Гнев Бога

Антипатр с горловым воплем бросился в ноги божественно прекрасной женщины, необычайно прелестной от обильных слёз, что катились по её бледным щекам. Иродиада опустила на его голову руку и вновь просительно, почти умоляюще заговорила:

– Но только я прошу тебя, Антипа, не смей мне приказывать, как это принято у вас в Палестине.

– Ты будешь свободной римлянкой!

Теперь, когда Иродиада поняла, что Иуда для неё умер, и она никогда не сможет увидеть его, она ощутила в душе такой прилив нежности и любви к преторианцу и дикий ужас, что потеряла сознание.

А Гней Пизон торопливо утомлял богов обильными ежедневными жертвами. Облачённый в форму легата, он, забрызганный кровью многих животных, мрачно смотрел на то, как густой чёрный дым поднимался над храмами. С губ наместника слетали перемешанные проклятиями просьбы к богам, больше похожие на угрозы.

При огромном стечении народа Германик в сопровождении легиона солдат, когорты претория, свиты прошёл к кораблям своего флота. Проводы были долгими.

Иуда в изумлении осматривал толпы народа, ища Иродиаду, помня её слова, которые она сказала ему ночью: « Только смерть может помешать мне прийти проститься с тобой». Его растерянный, бегающий взгляд остановился на Антипатре. Тот улыбнулся торжествующей улыбкой и, снедаемый жаждой мести, подошёл к Иуде.

– Эй, Иуда, я вижу: ты счастлив, что получил повышение от Цезаря. Но мне тоже хотелось бы на прощание одарить тебя не меньшим подарком.

Лицо преторианца заледенело. Ничего хорошего Иуда не ждал от человека, который ненавидел его.

– Оставь, Антипа, свой подарок при себе или брось его свиньям. Они охотно едят такие подарки.

Тетрарх, смеясь, подбоченился и ответил:

– Ну, что ж…свиньям, так свиньям. Вот мой подарок. И ты увидишь, что он действительно предназначен только для свиней: я ввёл в свой дом Иродиаду.

Иуда вспыхнул и молниеносным движением вырвал из ножен меч. Антипатр, насмешливо улыбаясь, положил руку на рукоять своего кинжала и, с удовольствием наблюдая за страданием преторианца, который удержал свой порыв только благодаря воинской дисциплине. Иуда отвернулся и, молча, ушёл прочь.

Стоя на палубе корабля, Иуда смотрел себе под ноги, не поднимал голову, боясь, что мог искать взглядом в толпе людей Иродиаду. Жажда увидеть её была так велика, что Иуда непроизвольно подходил к борту корабля и вступал на трап, а потом возвращался назад, бормоча:

– Я заколю себя, если посмею шагнуть в ту сторону.

Но если он боялся поднять голову, то слух его напряжённо ловил женские крики, в которых, как ему казалось, звучало его имя. Надежда вспыхивала в нём с такой силой, что он готов был начать поиски Иродиады. Однако то, что бушевало в душе преторианца, почти не отражалось в его облике. Он стоял на палубе, широко расставив ноги, с лицом твёрдым и надменным, глядя вниз, но его глаза были полны слёз. Ведь ему было только семнадцать лет.

Разумеется, он не видел, как у самого края пристани остановились носилки, и чья-то изящная рука слегка раздвинула плотно закрытые занавески, а спустя несколько минут ловким движением бросила какой-то предмет под ноги Иуды.

Ефрем и Захарий, счастливые тем, что они отправлялись в далёкое путешествие, плясавшие у борта корабля, заметили, как женская рука что-то метнула к ногам их господина. Секари с двух сторон, взвизгивая от острого желания угодить Иуде, на огромной скорости помчались к предмету, столкнулись и с воплями упали на палубу. Иуда ничего не видел, а на возню Ефрема и Захария не обратил внимания. Кто-то, проходя мимо юноши, поднял браслет, протянул преторианцу. Тот взял, не видя, что он держал в руке и, не понимая, зачем ему дали какой-то предмет.

Корабли один за другим, блистая на солнце всплесками вёсел, начали медленно от пристани и длинной вереницей потянулись вниз по реке.

Сухой ветер осушил слёзы Иуды, и он с глубоким вздохом поднёс к глазам браслет, на котором были нацарапаны слова «Мой благородный Иуда, ты всегда будешь в моей душе. Каждое утро я буду просыпаться с твоим именем на устах, а перед сном – прощаться. И так каждый день, и всю жизнь до самой последней минуты. Я счастлива, что в твоей памяти останусь красивой, и ты никогда не увидишь меня старухой – это было бы ужасно. Ты самое лучшее, что у меня было в жизни…»

Глава двадцать вторая

«Восточный кризис» заключался вот в чём…