Гнев Бога

Сеян вырвал меч из руки легата и с нарочитой брезгливой гримасой на угрюмом лице, швырнул его себе за спину.

– Иди за мной, Пилат, и не надейся на лёгкую смерть. – Он быстро пошёл вперёд, то и дело взрываясь каркающим смехом. – Ты не понравился мне, легат. А я думал, что мы станем друзьями.

Сеян и Понтий Пилат, гремя сапогами, прошли по коридорам до кабинета Цезаря и, не останавливаясь, вступили в комнату. Солдаты задержались у входа, а легат шагнул вперёд, к столу, за которым сидел принцепс и, выкинув правую руку вперёд и вверх, крикнул:

– Привет тебе, Цезарь!

Тот откинулся на спинку кресла и, с любопытством рассматривая Понтия, сказал:

– Ну, а теперь, что ты хочешь от меня, Понтий?

– Всё, что я хотел, я получил. А теперь прошу тебя, Цезарь, уволить меня из армии.

– Куда же ты пойдёшь?

– Не знаю.

– А мне говорили о тебе, Понтий, что ты не сгибаемый, беспощадный и жестокий. Мне такие люди нужны.

Принцепс жестом руки приказал префекту и солдатам выйти вон, но префект, не двигаясь, продолжал угрюмо глядеть на легата, и только после повторного, раздражённого знака Цезаря, покинул комнату.

Тиберий указал пальцем на выход, за которым в коридоре гремели сапоги преторианцев.

– Вот видел? Как собака ждёт команду, а я ему не верю. Предаст. Собственной рукой задушит, дай ему только волю…– Тиберий прошёл перед легатом, рассеянно глядя прямо перед собой. – Впрочем, не этот убьёт меня…

Он резко вскинул голову и ткнул пальцем в нос Пилату.

– Будь счастлив, дружок, что я не вспомнил о тебе в первые годы моего цезарства. А теперь я назначаю тебя прокуратором Палестины!

Пол закачался под ногами Пилата. Его колени заметно дрожали. Он сделал шаг назад, чтобы не упасть.

Тиберий, всё видя и понимая, усмехнулся и, шутливо грозя легату пальцем, воскликнул:

– Сегодня я тебя испытаю! Пойдёшь ко мне на гульбище, а если окажешься не крепким, то не надейся на моё милосердие!

У Понтия Пилата заблестели на глазах слёзы. Вот уже месяц с тех пор, как он получил вызов из Рима от Цезаря, он готовился к смерти. И готов был принять её с поднятой головой, и вдруг награда, и прекрасное будущее!

Вся душа Пилата наполнилась благодарностью и любовью к Тиберию. Тот с удовольствием наблюдал за изменением лица Пилата, положил ему на плечи свои руки и с грустью сказал:

– Ну, вот, Понтий, ты рад удаче. И в эту минуту пойдёшь за меня на смерть, а через месяц – забудешь.

– Нет, Цезарь. Ты в моей душе навсегда!

– Приятно в это верить, дружок. Но я знаю людей. Ими с рождения движет зло…Ну, а сейчас…хоть ты и не умащён…да это всё равно…раздели со мной трапезу.

И он, опершись на плечо прокуратора, повёл его в пиршественный зал по длинному коридору.

Перед залом, как обычно, стояли его домочадцы, друзья и гости. При появлении Цезаря кое-кто начал опускаться на колени, но он милостивым и в то же время строгим жестом запретил это делать, что вызвало взрыв умиления у многих людей. Принцепс добродушно посмеивался, осматривая толпу, шлёпал по дрожащим потным лицам широкой ладонью, весело кричал:

– Ах, ты сволочь! Небось, яду ко мне принёс? Помню, как ты косо глядел на меня в последние годы Августа!

– Цезарь, тогда я страдал косоглазием.

Тиберий вдруг нахмурился и, опустив голову, стал поигрывать пальцами. Он вспомнил прошлое. Глухой, страдающий рык прозвучал из-за его плотно сжатых губ. Тиберий бросил угрюмый взгляд на обомлевшего сенатора и с мрачной улыбкой сказал:

– Косоглазие хорошо лечат Мамертинская тюрьма и Гемонии.

Фрасилл, чтобы отвлечь внимание Тиберия, протянул ему несколько завещаний, составленными именитыми людьми Рима. Цезарь немедленно и оживлённо развернул и прочёл одно, второе, третье, нахмурился, бросил документы себе под ноги и, точа их, со злостью воскликнул:

– Мерзавец! Он оставляет мне в наследство только одну треть состояния! Мне, Цезарю! – В приступе гнева он махнул руками Сеяну. – Эй, проведи дознание о его преступлениях. И ещё сегодня дай мне ответ.

Потрясённый завещатель вышел вперёд, упал на колени и забормотал:

– О, как ты добр, Цезарь, и справедлив, даже со мной, преступившим закон.

Друзья Тиберия ударили в ладоши и стали осыпать похвалой милосердие своего патрона. Тиберий хмыкнул, подумал и с добродушным смешком сказал завещателю:

– Ладно. Я прощаю тебя. Но впредь помни – куда идёшь.

По рядам друзей и прочих приглашённых на трапезу прокатились вздох облегчения и новые похвалы доброте Цезаря. Тот прошёл в зал, и когда все заняли отведённые для них ложа, Тиберий с чувством удовольствия похлопал по огромному початому кабану, что лежал перед ним на столе и принял от раба нож, начал резать тушу на части. Он посылал куски через рабов сотрапезникам, приговаривая:

– Август, бывало, съест малую долю от кабана, а уже вечером требует второго. И опять кусочек взрежет, как для мышки. Я же не вижу разницы между тем, который приготовлен вчера и который приготовят сегодня. Я не прихотлив, и, наверное, поэтому меня наделили боги отменным здоровьем.

К Тиберию подошёл Сеян и, указывая глазами на вход, сказал: