Гнев Нефертити

Постель вытряхнули во внутреннем дворе и очистили от возможных паразитов. Комнаты благоухали ладаном. Ароматы благовоний смешивались с пылью, висевшей в воздухе, словно символизируя два слившихся воедино события — смерть и весну. Царевны разошлись по своим комнатам, каждая в сопровождении кормилицы. Рабыни удалились в свои комнаты на первом этаже. Их юные горячие обнаженные тела были окружены ароматами сандала, а упругие ягодицы и маленькие груди покачивались в такт шагам. В опустевшем зале теперь горели шесть светильников.

Как это происходило каждый вечер, закрылись шесть цветков лотоса, плавающих в большой каменной чаше.

— Почему? — спросили однажды юные царевны.

— Потому что они тоже спят, — отвечала кормилица.

— Они закрываются, чтобы не видеть бога Анубиса, Большого Пса Смерти, который бродит по ночам, — уточнила Меритатон. — Только ты не произноси вслух его имени, — по секрету сказала она Анхесенпаатон. Из всех сестер у нее с Анхесенпаатон были самые доверительные отношения.

Имени Анубиса в царском городе Ахетатоне не упоминали. Так приказал фараон. Только один бог должен править в царстве — Атон, Солнечный Диск. Как и все остальные боги — Тот, Хорус, Хапи, Хатхор, Сехмет и другие, — Анубис был богом прошлого, богом для народа, как говорила Нефертити с презрением. Поклоняться этим богам в Ахетатоне было запрещено. Но никто не спрашивал у Меритатон, откуда она это знает.

Анхесенпаатон проснулась так же быстро, как и заснула. В ночи слышалось тяжелое ровное дыхание кормилицы, спящей в ногах, возле ложа. Царевна сначала уселась на постели, потом встала и босиком направилась в большой зал. Дверь на террасу оказалась, против обыкновения, открытой. Анхесенпаатон выглянула наружу. Над перилами склонился чей-то силуэт. Это была Меритатон, обнаженная, как и Анхесенпаатон. Вечером парики снимали, их хранили на специальных подставках. Анхесенпаатон подошла к сестре.

— Шла бы ты спать. Завтра будет тяжелый день.

— Вот поэтому я и не могу заснуть, — ответила девушка, окинув взглядом чистое звездное небо и реку, в которой отражались мириады звезд и фонари на лодках у берега.

— Ну что ты переживаешь? Ведь новой царицей придется стать мне!

— Это тебе не из-за чего переживать! — заявила Анхесенпаатон.

Тяжелый горький аромат лимона, смешанный с запахом речной воды, достиг террасы. Лягушки, как и всегда, устроили беспрерывный веселый концерт.

Меритатон ответила не сразу.

— Ты все еще не понимаешь! — прошептала она. — Теперь, когда наш отец умер, служители Амона приложат все силы, чтобы уничтожить культ Атона, основанный Эхнатоном. А так как это и наш бог, нам всем грозит опасность.

— Опасность?

— Смертельная опасность, сестра.

Анхесенпаатон вздрогнула.

— Жрецы! — воскликнула она. — Они могут нас убить?

— Тише. Здесь, в городе нашего отца, мы в безопасности. Но мы не свободны. Мы пленники. Возможно, новый царь должен будет обосноваться в Фивах. А нам там совсем не рады. Это по меньшей мере.

— А как же армия? Главнокомандующий Хоремхеб?

Это был единственный человек не из придворных, имя которого она знала. Хоремхеб был ее дядей, мужем сестры Нефертити. А еще Анхесенпаатон слышала, как кормилица рассказывала о его подвигах.

Меритатон пожала плечами.

— Этот старый хрыч? Жрецам Амона достаточно будет убедить его в том, что он станет фараоном, и армия тут же перейдет на их сторону.

После этих тревожных слов наступила тишина. Анхесенпаатон задумалась о грозящей им опасности, а затем спросила:

— Кто будет царем после отца?

— Не знаю. По праву наследования это должен быть его брат и наш дядя Сменхкара.

В памяти Анхесенпаатон возник образ молодого улыбающегося человека со слегка раскосыми глазами, с которым любил уединяться в своей царской резиденции, расположенной на другом берегу Великой Реки, умерший фараон. Сменхкара был одновременно и братом царя, и соправителем. Одно было известно точно: Нефертити его не любила. Она никогда не позволяла себе злословить в его адрес, но истинные чувства были написаны у нее на лице.

— Он очень мил, этот юноша, — мечтательно проговорила царевна.

— Так же думал твой отец, — загадочно произнесла Меритатон.

— А почему кормилицы шепчутся по углам?

— Это все равно что комары зудят. Пусть себе шепчутся. А теперь иди спать. Ты же знаешь — будет тяжелый день.

— А что говорит наша мать? — уходя с террасы, спросила Анхесенпаатон.

Меритатон снова пожала плечами.

— Мужчины. Женщины. Не знаю. Он жил со Сменхкарой.

Сплошные загадки. Анхесенпаатон замерла на мгновение — маленькая хрупкая фигурка, словно стебелек травы под ночным ветерком. А потом ушла в свою спальню.

Звезды мерцали, словно тысячи глаз. Но еще никому не удалось понять эти взгляды.

Напуганный шпион