Гнев терпеливого человека

Остатки разгромленного отряда могли только бежать и прятаться. Оставшаяся от бывшего разведвзвода избитая группа прошла нужный маршрут и залегла в схрон, как в могилу. В глубокой, узкой, как нора, землянке со входом под корнями повалившейся десять лет назад ели они провели целых четверо суток, не выходя даже до ветру. Мочились и гадили в банки с крышками, ели последнюю дрянь. Мерзли, кутаясь в тряпки и передавая заложенную в схрон пару одеял друг другу по очереди. Разговаривали только шепотом или не разговаривали вообще. Собирали и пили воду, скапливающуюся в углублениях холодного, плесневелого земляного пола, пока жажда не стала совсем уже невыносимой. Выжили.

В их группе уцелели семь человек, и Николай знал, что это еще неплохо. Они не знали, что с остальными, в том числе остальными разведчиками – может, кто-то еще сумел уцелеть. А может быть, и никто. Может быть, каратели уже даже зачистили всю округу полностью, со всеми деревнями и хуторами, как тот же Химучасток сколько-то дней назад. Было уже сложно вспомнить, сколько именно. Если они не сбились в счете, сегодня было 26-е. Когда они осторожно выбрались наружу, то поняли, что за эти дни осень стала уже совсем глубокой, и время «зеленки» кончилось. Листьев на большинстве деревьев и кустов почти совсем не осталось, и видимость резко возросла. Труднее будет работать, намного труднее. Считаные единицы личного стрелкового оружия, последние считаные патроны. В этом и других схронах не было ничего лишнего, ничего ценного. Да и схроны были убогими, сделанными на скорую руку в спокойный период. С того времени начал оседать грунт, сошла на нет маскировка. Сколько из них нашли? Приборами, визуально, с воздуха и с земли?

– В ту сторону вроде бы… Туда сыровато…

– Ох, мамочки.

Они даже не думали ни о чем, просто побежали. Лиственный ковер на земле сменился мхом, который сначала шуршал под ногами, потом шипел, а потом начал булькать. Еще метров сто или чуть меньше, все время ощутимо под горку. Ручей был совершенно обычный – в метр шириной, петляющий в разные стороны между покрытыми черничником бугорками, с темной торфяной водой. Они впрыгнули в него все одновременно, широким фронтом, как финиширующие бегуны на стадионе. Рухнули на колени, начали пить, мыча и всхлипывая. Половина черпала двумя руками сразу, половина опустила головы ниже колен или просто легла на животы. И так все провели минут пять или даже больше. Потом разогнулись и посмотрели друг на друга, будто видели впервые. Воспаленные глаза, бледная, почти серая кожа, заострившиеся скулы, нехорошие глаза. В кино солдат изображают иначе, но кино у нас снимают сплошь аутичные либералы, которые «так видят».

– Боже мой, хорошо как…

– А то ж…

– Тихо вы. Как не знаю… Все к месту.

Назад они шли тише и ровнее. Придерживая оружие, уже глядя по сторонам. Да, глубокая осень, совсем уже глубокая.

– Слушайте, как тихо, а?

Голос у сказавшего был хриплый, больной.

– Даже птицы не поют, молчат… Неужели все…

Он недоговорил, но они поняли.

– Не, не может быть. Если бы химией, к нам бы точно вниз затекло. Мы бы тут не… Скажешь тоже. Мы б знали.

Сказавший эту глупость кивнул, соглашаясь. Но было действительно слишком уж тихо. В лесу так быть не должно.

– Че делаем, командир?

– Не «че делаем», а «какие будут ваши приказания, товарищ старший по званию».

– Виноват…

– Ниче, бывает.

Они все негромко засмеялись. Бледные, страшные, вонючие. Помыться бы.

– Помыться бы, – машинально сказал Николай вслух. – Вернуться и хоть как-то помыться. Хоть в одежде.

В схроне у них не было даже ватных тампонов с разведенным спиртом, какие выдают на подводных лодках. К грязи все привыкли, но сейчас это было что-то совсем запредельное.

– Осмотримся сначала, – приказал комвзвода Сомов, и все как-то поняли: все, тон другой. Уцелели, вылезли, и хорошо. Вроде бы живые. Наотдыхались. Напились. Работаем.

– Всем сидеть тихо. Я и… Федотин. Мы на пару часиков, поглядим. Ждать. Далеко не отходить. А как подышите, лучше назад залезьте, вообще-то говоря. Ляхин за старшего.

– Есть.

Ничего другого ответить, разумеется, было невозможно. Их было двое офицеров. А Сомов с Федотиным – единственные кадровые разведчики. Хотя какими кадровыми? Но зато они были разведчиками настоящими, а он нет.

Пара трусцой ушла в глубину леса, пятеро остались. «К почтовому ящику», – подумал Николай, но смолчал. Все свои, но это тоже была привычка.

– Сержант Петрова.

– Я.

– В ту сторону вроде бы тоже сыровато. Пройди метров на сто, погляди клюкву или бруснику. Или сыроежек.

– Есть.

– Рядовой Геннадьев.

– Я.

– Точно пахнет грибами. Чуешь?

– Не.

– Чего?

– Виноват… Не чую. Сплошной звон в голове. И в ушах, и в носу…

– Это от воздуха. И голода. Сядь, не маячь. Ноги вытяни. Придумаем что-нибудь.

– Товащ лейтнант.

– Да?

– Я местный, я тоже чую. Грибы, и много. Вон туда.

– Осторожненько, ладно? Во что?

– В куртку.

– Давай. Недалеко и недолго.