Гнев Тиамат

– Я... я не знаю, – ответила Элви. – Это парадокс «корабля Тесея». Если заменить все части целого, останется ли оно тем же целым? Это из области философии. Но даже без парадокса, восстановление центральной нервной системы – очень сложная работа. Надо консультироваться с докторами медицинских наук. С врачами. А я биолог.

– Кортазар проконсультировался.

– Кортазар глубоко ущербен этически, – возразила Элви. – Я почти уверена, что он использовал Дуарте в качестве подопытного животного, чтобы обойти тонкие моменты, и выработать методику собственного лечения в будущем, и думаю, Терезой он планирует пожертвовать тоже. Это я и пытаюсь вам сказать.

– А что насчёт тех, кто атаковал пространство колец? Можем ли мы однозначно понять, представляют ли они постоянную угрозу или нет? Если я отправлю другой корабль на место «Медины», его сожрут? Или мы в безопасности, пока не взрываем нейтронные звёзды?

Элви не собиралась смеяться. Так само вышло. Профессиональная маска Трехо соскользнула лишь на миг, и под ней она увидела ярость и отчаяние.

– Как я могу это знать? – спросила она громче, чем ей хотелось, но она уже не сдерживалась. – Я не знаю, кто они, или как сожрали корабли, которые уже сожрали. Где наши отчеты? Где данные? Без них я не могу выдать ничего, кроме спекуляций. И какое отношение это имеет к Терезе Дуарте?

Трехо сдвинулся к столу, вызвал какое-то окно, и перекинул его на ручной терминал Элви. Она посмотрела на изображение, и узнала «Сердце Бури». Самый знаковый лаконианский корабль из существующих, в гиперреальном качестве съемки через телескоп с усиленной, стабилизированной и улучшенной оптикой. Вокруг «Бури» зажглось несколько блестящих искр.

– Был бой? – спросила она, а изображение внезапно стало настолько белым, что даже на маленький экран было больно смотреть.

– Это уже известно Солнечной системе. И станет известно всей империи. «Буря» уничтожена. Террористическая ячейка сепаратистов похитила секретную технологию Лаконии и использовала её против нас. Теперь у меня остался лишь один «магнетар», и тринадцать с лишним сотен врат, которые надо держать под контролем, а единственное место, где мы можем эффективно справиться с задачей, преследуется… – Он указал на ногу Элви. Какая бы там херня ни откусила часть её бедра.

– Понимаю... – сказала она.

– Мы не можем удержать ретрансляторы. Каждый раз, когда я их отправляю, какой-то камнемёт тут же их сбивает. Террористы обмениваются сообщениями через кольца, пользуясь технологическим эквивалентом консервных банок и жевательной резинки, а я не могу их остановить. Разместив флот в пространстве колец, я буду контролировать всё, потому что там критическая позиция. Ключевая точка. А если нельзя обеспечить там безопасность, о контроле над империей можно забыть.

– Если только не… – начала Элви, но Трехо уже несло. Слова вырывались из него как лавина. И раз она стронулась, её уже нельзя было остановить.

– Каждый – каждый! – на каждом корабле, станции и планете будет ждать ответного шага высокого консула. А он сейчас – вон, двумя коридорами дальше, машет руками, как чёртов студент в первом галлюциногенном трипе. Правительства существуют в уверенности. Не в свободе. Не в праведности. Не в силе. Существуют потому, что люди верят в их суть. И не задают вопросов. А Лакония сейчас заглядывает в жерло огромного количества вопросов, на которые мы не можем ответить.

К концу своей речи он почти кричал. Резко, пронзительно. А Элви внезапно и ярко вспомнила время своего юношества на Кархуле. Управляющий бакалейной лавки, в которую они с отцом ходили каждую неделю, узнал, что арендная плата выросла, и ему придется переезжать или закрываться. У него был точно такой же тон, тот же вид человека, побеждённого обстоятельствами, тот же гнев перед лицом непримиримой реальности. Было что-то странно утешительное в мысли, что проблемы скромного бакалейщика и самого влиятельного человека в галактической империи могут быть так фундаментально схожи. Не думая, она потянулась и взяла Трехо за руку. Он отдернул её, словно Элви его обожгла.

Трехо потребовалась пара длинных, нервных вздохов, чтобы восстановить самообладание. И когда он заговорил, он снова стал сам собой.

– Ваша проблема, доктор Окойе, в том, что вы считаете вопрос, стоящий непосредственно перед вами, самым неотложным. Вы ошибаетесь. Кем бы ни был Паоло Кортазар, – а у меня нет иллюзий на его счёт, – он незаменим.

Повисшая пауза растянулась в неловкое молчание. Элви чувствовала, что смотрит в пропасть, хотя раньше даже не понимала, что стоит на её краю.

– Вы говорите мне, что не видите в этом ничего страшного?

– Я постараюсь защитить девушку, – сказал Трехо. – Сделаю всё, что от меня зависит, чтобы эти двое не оставались наедине.

– Но если он придет сюда с её головой подмышкой, вы пожмёте плечами, и пустите это на самотёк?

Трехо развел руками.

– Если он пообещает исправить весь этот пиздец, пожертвовав ею, я сам дам ему нож. Это мой долг. Я офицер Лаконии... Как, впрочем, и вы.