Гнев Цезаря

Постепенно – кто на учебу, кто к родственникам на море – разъехались все четверо детей, давая возможность родителям хоть несколько дней побыть наедине друг с другом. Но в то же время в «книжке деловых записей», которые вела княгиня Дарья, выполняя роль его референта и личного секретаря, накапливалось все больше имен, телефонов и почтовых адресов, за каждым из которых вырисовывались встречи с бывшими сослуживцами, военными и гражданскими чиновниками, политиками и представителями «черной знати» Ватикана, которые всячески напоминали ему о том, что они помнят о храбром воине Валерио Боргезе, чтут его подвиги и ждут, когда он вернутся на флот, в высший свет, в политику.

«На фоне всей той пораженческой апатии, которая царит в нашем обществе, – писал ему заместитель министра обороны генерал Леонтини, – особенно в армии и на флоте, ваше скорейшее возвращение в вооруженные силы Италии могло бы способствовать возрождения в них духа римских легионеров. По данному вопросу я готов встретиться с вами в любое удобное для вас время. Само собой разумеется, что наша встреча будет согласована с синьором министром».

И фрегат-капитан понимал: генералу понадобилось немало мужества, чтобы обратиться к нему с этим предложением. Причем обратиться как раз в то время, когда несколько римских, флорентийских и прочих изданий, особенно левого толка, уже выступили с публикациями, осуждающими «освобождение черного князя Боргезе, одного из самых яростных последователей дуче и германского фюрера; подручного обер-диверсанта рейха Отто Скорцени».

«Встречу служащих Десятой флотилии МАС, – телеграфировал ему корвет-капитан Сантарино, узнав из радио-интервью с бывшим командиром этого подразделения коммандос, что он направляется в свое поместье в Сиене, – предлагаем провести на территории базы Сан-Джорджио. Укажите дату прибытия».

«Политический совет Итальянского социального движения, – каким-то грудным, бархатистым голоском ублажала по телефону его слух исполнительный секретарь этой организации Розанда Лукания, – рад, что его усилиями, как и усилиями других патриотических организаций, вас удалось освободить. Теперь мы надеемся видеть вас в руководстве нашего движения. Я только что прибыла из Албании и вместе с одним из наших единомышленников из Пизы нахожусь во флорентийской штаб-квартире партии. Предложение, которое желает высказать этот синьор, может по-настоящему заинтересовать вас…»

С Розандой фрегат-капитан познакомился незадолго до своего ареста в Риме, на собрании представителей «черной знати». Он так и не выяснил, по линии которого из римских пап эта женщина причисляет себя к «черным княгиням», однако понял, что она принадлежит к роду итальянских дипломатов и юристов, словом, интеллектуалов, знатность которого не мешала ей почти благоговейно воспринимать всякого высокородного аристократа. Зато эта удивительной красоты женщина успела поделиться с ним своей идеей фикс – возродить новую Римскую империю на основе единения аристократии разных народов, притом что все дворянские роды станут придерживаться всемирного кодекса чести, составленного на основе британского «кодекса поведения в обществе истинных леди и джентльменов».

Восприняв эту идею с покровительственной иронией видавшего виды фронтовика, Валерио тем не менее слегка подыграл ей. Будучи абсолютно далеким от мыслей о подобном единении, он все же причислил себя к единомышленникам Лукании. И лишь со временем, уже находясь в камере, князь не раз возвращался к размышлениям Розанды, воспроизведенным ею в одной из переданных статей в газете: «Наша цивилизация будет спасена только в том случае, когда мы перестанем делить мир по национальному, классовому или религиозному признакам и, наконец, окончательно признаем, что все цивилизационные процессы в нем происходят в вечном противостоянии небольшой, но отборной когорты духовных аристократов и неисчислимых легионов духовного плебса. Разве понимание этих процессов не способно стать основой международного единения аристократии?»

– И все же признайтесь, что не раз задумывались над моими словами о единении аристократов и нашего противостояния плебсу? – словно бы сумела окунуться в течение его мыслей Лукания. Она сидела рядом с водителем и владельцем машины, бароном фон Шмидтом, и, любуясь смолистыми локонами на ее плече, фрегат-капитан одновременно мог видеть открывающиеся на изгибе шоссе зеленые отроги Лигурийских Апеннин.

– Где, как не в тюрьме, я мог по-настоящему убедиться в том, насколько прореженными и ослабленными предстают перед миром когорты аристократов и насколько сплоченнее и агрессивнее выглядят все эти «неисчислимые когорты духовного плебса»?

– Считайте, что вступительная фраза статьи для будущего журнала «Мир глазами аристократа» уже сформирована, – повернула Розанда свое личико так, чтобы вальяжно развалившийся на заднем сиденье князь мог видеть его овал и уловить некие проблески улыбки. – Причем заметьте, что речь идет не столько о родовом, или, как теперь модно говорить, геральдическом, сколько о духовном аристократизме…