Гнёзда Химер

— Если ты имеешь в виду агибубу, то даже самый последний бунабский нищий непременно имеет такой головной убор — хотя бы одну, совсем коротенькую, из некрашеной материи. Для любого бунабского мужчины агибуба — самая важная часть его имущества. Это и головной убор, и очень крупная денежная единица: богатство человека бунаба измеряется не в количестве купленных им домов и не в поголовье его стада, а именно в агибубах! Кроме того, агибуба — это своего рода обязательный атрибут, пренебрегать которым недопустимо. Любой бунаба может позволить себе выйти на улицу голышом или завернувшись в старый коврик для вытирания ног. Над ним посмеются, но поймут и простят — с кем не бывает! Но выйти из дому без агибубы… Невозможно! И потом, в их понимании, агибуба — это просто красиво. Можешь мне поверить: наши непокрытые головы кажутся им такой же нелепостью, как тебе их колпаки… И только я могу спокойно взирать и на то, и на другое, — гордо заключил он.

— А пончо? — спросил я. — Это такой же «обязательный атрибут»?

— Нет, просто одежда. Впрочем, она символизирует определенное положение в обществе. Пончо носят не все бунаба, а только куса-баса, зажиточные хозяева, — откликнулся Хэхэльф. — Другие и рады бы, а не положено!.. Кстати, пончо — очень удобная одежда, что бы ты об этом ни думал.

— Может, и удобная, но что-то в Сбо я таких нарядов не видел.

— Потому что в Сбо куса-баса предпочитают одеваться, как все. Разве что от агибуб не могут отказаться. Но уж когда едут гостить к родичам на Хой, извлекают из сундуков нарядные пончо, — объяснил Хэхэльф.

— Даже слишком нарядные, — ехидно поддакнул я. — У меня в глазах до сих пор рябит!

— Что касается ярких расцветок… Видишь ли, каждый бунаба — немного художник, поэтому они обожают раскрашивать ткани. Им нравятся яркие краски. Ребят можно понять: здесь, на Хое, почти всегда пасмурная погода, а если еще и одеваться в темную одежду, можно совсем загрустить!

— Здесь почти всегда пасмурно? — удивился я. — Какое замечательное место! Что может быть лучше пасмурной погоды?!

— Значит, твой вкус совпадает со вкусом Варабайбы, — усмехнулся Хэхэльф. — Говорят, что это он уговорил все облака Хомайги избрать небо над Хоем в качестве места постоянного пребывания, и теперь тучи только изредка отлучаются отсюда, чтобы оросить дождем другие острова… Ну, Ронхул, сделай глубокий вдох и постарайся забыть, что такое улыбка! Мы пришли.

Перед нами была изящная резная калитка, запертая на несколько щеколд. Тщетная, на мой взгляд, предосторожность: даже такой легковес, как я, вполне мог бы вышибить калитку одним хорошим ударом ноги.

Но, разумеется, буянить мы не стали. Хэхэльф негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов и человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась, и невысокий хрупкий юноша в узорчатой агибубе и широких белых штанах, едва достигающих щиколоток, с поклоном пропустил нас в сад.

Вдоль садовой дорожки, выложенной блестящими белыми камешками, стояли мрачные мужчины, все как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо.

— Имей в виду, Ронхул: они нам улыбаются, — шепнул мне Хэхэльф. — Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по поводу моего визита, просто у них не слишком хорошо выходит.

— Да, я заметил, — вздохнул я. — А кто они? Сыновья твоего покровителя?

— Ну ты скажешь тоже! Где это видано, чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны, да еще и встречали гостей на пороге?! Это — папну, рабы хозяина дома.

— Рабы? — удивился я. — Так у них тут есть рабы?

— А где их нет? — пожал плечами Хэхэльф. И предупредил: — Ты не обижайся, если во время беседы с ндана-акусой я не смогу отвлекаться, чтобы переводить тебе наши слова: этикет, сам понимаешь! Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу.

— Ладно, — вздохнул я. — Ты, главное, предупреди, если поймешь, что он хочет сделать меня своим рабом…

— Не бойся, Ронхул, — усмехнулся Хэхэльф. — Ни один бунаба никогда не окажет чужеземцу честь сделать его своим рабом. Они не настолько нам доверяют.

Я озадаченно умолк, пытаясь понять, что же это за «рабство» такое, если нормальный физически здоровый чужеземец не может удостоиться столь высокой «чести»?!

Тем временем мы подошли к большому одноэтажному дому, который стоял в глубине двора. Он был очень похож на дом самого Хэхэльфа в Сбо, только гораздо больше. А украшенная причудливыми узорами входная дверь показалась мне массивной, как какие-нибудь замковые ворота.