Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Через четыре месяца с небольшим после описываемых событий, после отставки Аксакова, в доме его возникло необычное волнение, вызванное неожиданным визитером. Это был молодой Гоголь, только что приехавший из Петербурга в Москву.

Имя Гоголя уже кое-что значило в семействе Аксаковых.

Как-то по случаю нездоровья Ольги Семеновны Сергей Тимофеевич потребовал из книжной лавки несколько книг, чтобы прочесть жене. Среди них оказались «Вечера на хуторе близ Диканьки, повести, изданные пасичником Рудым Паньком» (I часть вышла в сентябре 1831 года, II часть – в марте 1832 года). Повести привели Аксакова в восхищение. Стали выяснять, кто такой Рудый Панько. В Москве его еще почти никто не знал, и не сразу удалось установить, что это совсем молодой человек, живет в Петербурге, недавно приехал с Украины, а настоящее его имя – Николай Васильевич Гоголь-Яновский.

И вдруг он появился в доме на Сивцевом Вражке в одну из аксаковских суббот, по-видимому 2 июля. Привез его М. П. Погодин, познакомившийся с ним несколькими днями раньше. «Вот вам Николай Васильевич Гоголь!» – сказал Погодин, ожидая, какое впечатление произведут эти слова.

«Эффект был сильный, – вспоминал Сергей Тимофеевич. – Я очень сконфузился, бросился надевать сюртук, бормоча пустые слова пошлых рекомендаций». Смутились и присутствующие (Аксаков запомнил, что среди гостей были профессор математики П. С. Щепкин, преподаватель и литератор М. М. Карниолин-Пинский, П. Г. Фролов). Только Константин Аксаков не смутился: узнав, что в доме автор «Вечеров» (Константин несколько опоздал), он «бросился к Гоголю и заговорил с ним с большим чувством и пылкостью».

Непосредственность Константина несколько разрядила напряжение первой встречи, но к близости и взаимопониманию между Гоголем и аксаковским семейством не привела.

Через три-четыре дня Гоголь зашел к Сергею Тимофеевичу, чтобы вместе отправиться к Загоскину. Аксаков сказал о том, в какое восхищение его привели «Вечера на хуторе близ Диканьки». Гоголь принял похвалу равнодушно и сухо.

Дорогой, естественно, возник разговор о произведениях Загоскина, с которым хотел познакомиться Гоголь. Он похвалил Загоскина «за веселость», прибавив, «что он не то пишет, что следует, особенно для театра». «Я легкомысленно возразил, – вспоминает Аксаков, – что у нас писать не о чем, что в свете все так однообразно, прилично и пусто, что

                  …даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой.

Но Гоголь посмотрел на меня как-то значительно и сказал, что „это неправда, что комизм кроется везде, что, живя посреди него, мы его не видим; но что если художник перенесет его в искусство, на сцену, то мы же сами над собой будем валяться со смеху и будем дивиться, что прежде не замечали его”».

Все услышанное очень озадачило Сергея Тимофеевича и заставило его глубоко задуматься.

Вскоре, 7 июля, Гоголь покинул Москву, направляясь на родину, в Васильевку. И Аксаков вынужден был признаться себе: «В этот приезд Гоголя… наше знакомство не сделалось близким».

Во второй половине октября, на обратном пути с Украины в Петербург, Гоголь вновь на несколько дней задержался в Москве. Бывал в доме на Сивцевом Вражке, вместе с Сергеем Тимофеевичем опять ездил к Загоскину. На аксаковское гостеприимство и радушие отвечал по-прежнему холодностью и сдержанностью. «И в этот приезд знакомство наше с Гоголем не продвинулось вперед».

По возвращении в Петербург Гоголь писал москвичам: подробно, с упоминанием своих домашних обстоятельств, с перечислением начатых дел – М. П. Погодину, которого он называл «братом по душе»; дружески и тепло – земляку М. А. Максимовичу; почтительно – поэту, бывшему министру И. И. Дмитриеву. Сергею Тимофеевичу не написал ни одной строчки, ограничившись лишь передачей ему «поклона» в письме к Погодину.

Так началась история взаимоотношений великого писателя с Аксаковым. История, развивавшаяся по прихотливой, неровной линии, знавшая и подъемы, и спады. История, которая стала важнейшей частью духовной жизни не только Сергея Тимофеевича, но и всего семейства.

Нужно представить себе, чтó значил Гоголь для Аксакова при начале знакомства, чтобы понять, почему уже немолодой, сорокалетний человек готов был с юношеской восторженностью броситься на шею начинающему литератору.