Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Между тем авторство Аксакова сделалось известным в литературных кругах. «Какова же была досада г-на Полевого, когда он узнал имя сочинителя статьи! – вспоминал Аксаков. – Он едва не поссорился за это с издателем „Денницы”. Я помню, что один из общих наших знакомых, большой охотник дразнить людей, преследовал г. Полевого похвалами за его благородное беспристрастие к своему известному врагу». Мир журнальной борьбы знает свои мистификации, маленькие радости и огорчения…

Очерк Аксакова попал в поле зрения и надеждинской «Молвы». В первом номере газеты за 1834 год в библиографической заметке о «Деннице» мы находим такой вывод: «из прозаических статей альманаха, среди других произведений, выделяется „Буран” неизвестного картинностью описания».

Но самое важное в литературной судьбе «Бурана» – то, что он привлек к себе внимание Пушкина. Писатель работал в это время над «Капитанской дочкой», действие которой происходит в Оренбургской губернии, и интересовался всем, что помогало полнее представить себе природу и быт этого края.

…По дороге в Белогорскую крепость Гринев, главный герой «Капитанской дочки», попадает в буран. «Я слышал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены», – говорит Гринев. Это напоминает происшествие, описанное в очерке Аксакова. Совпадают и некоторые конкретные детали, например упоминание белого облачка как предвестия приближения бурана: «Я увидел в самом деле на краю неба белое облако [говорит Гринев], которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран».

Пушкин бывал в Оренбурге и Уральске, но бурана видеть не мог, так как поездка его происходила осенью (сентябрь 1833 года). И более чем вероятно, что для необходимого ему описания Пушкин, как это он нередко делал, обратился к литературным источникам – очерку из «Денницы»[30]..

В пользу этого предположения говорят и следующие строки из чернового наброска предисловия к «Капитанской дочке»: «Несколько лет тому назад в одном из наших альманахов напечатан был…» (фраза на этом обрывается). Возможно, Пушкин подразумевал именно очерк Аксакова. Кстати, экземпляр альманаха «Денница на 1834 г.» был в пушкинской библиотеке.

Опубликование «Бурана» осталось эпизодом в биографии Аксакова, но эпизодом, имевшим важный смысл.

Писатель не только впервые поднялся до уровня большой литературы, но и ненароком нашел свой истинный род творчества, основанный на открытом или подспудном автобиографизме, на максимально полном и точном воспроизведении былого и пережитого. Оценил ли в это время Сергей Тимофеевич значение найденного, сказать трудно. Неизвестно, чтобы он обратил внимание на свой очерк кого-либо из друзей, чтобы упомянул о нем в разговоре с Гоголем или другими людьми, мнением которых дорожил. В последующие затем годы Аксаков почти ничего не писал, во всяком случае в манере «Бурана». Лишь с появлением в 1847 году «Записок об уженье рыбы», а затем и других прозаических произведений обозначилась роль «Бурана» как их отдаленного пролога.

Глава тринадцатая Университеты для отца и сына

В летнюю пору 1832 года, когда Гоголь впервые появился в доме на Сивцевом Вражке, в аксаковской семье назревало важное событие: старший сын поступал в Московский университет. 2 июля, мы помним, он еще находился в Москве и присутствовал на встрече с Гоголем. Вскоре Константина взял к себе М. П. Погодин в свое подмосковное имение Серково, чтобы готовить к вступительным экзаменам. Латинскому языку младшего Аксакова обучал Ю. И. Венелин, греческому – Долгомостьев, географии – Фролов. В августе Константин успешно выдержал экзамены и был зачислен на словесное отделение.

Из далекого Знаменского (Нового Аксакова) пришло Сергею Тимофеевичу и Ольге Семеновне письмо от Тимофея Степановича: с поздравлением и ста рублями «на мундир». Сто рублей на мундир оказались весьма кстати: потерявший службу в цензурном ведомстве, Сергей Тимофеевич еще только хлопотал о другом месте, в межевом училище, и семья находилась в стесненном денежном положении.

Зная об этом, М. П. Погодин предложил, чтобы Константин, будучи студентом, остался у него на пансионе, но тут запротестовал Сергей Тимофеевич: «Мне казалось странно, что мой старший сын (это важно для братьев) в то время, когда должен был поступить в друзья мне, будет жить не под одною кровлею со мною!»

Замечательна эта невольная игра слов: Константин, поступив в студенты, одновременно должен «поступить в друзья» отцу. Сергей Тимофеевич многого ждет от сына-студента для своей духовной жизни. И для других тоже, «для младших братьев» особенно. Словно вся семья вместе с Константином начинает свой курс в Московском университете…