Гнезда русской культуры (кружок и семья)

О чем же спорили? Да обо всем решительно. Молодости свойственно сопрягать самые разные и отдаленные предметы, но и господствующее умонастроение толкало к этому, ибо требовало усвоения не просто науки, но науки высшей, помогающей понять все сущее в области духа и природы. А это значит, что в сферу интересов кружка входили и философия, и естественные науки, и история, и филология, и искусствознание, и музыка, и театр, и, конечно, литература, поэзия.

Несмотря на необременительность авторитета Станкевича и на тот интерес, который представлял для Аксакова кружок в целом, общение его с новыми товарищами протекало негладко. Чтобы понять это, достаточно представить себе господствующие в кружке политические и социальные настроения. Ни революционными, ни радикальными назвать их было нельзя – наоборот, членам кружка претила всякая мысль о какой-либо нелегальной деятельности, о насильственном, революционном изменении общественного строя. Не питали они никакого пристрастия и к идеям утопического социализма, получавшим в России все большее распространение. В этом смысле кружок Станкевича отличался от существовавшего в те же годы в Московском университете кружка Герцена и Огарева, который склонялся к политическому радикализму и проявлял живой интерес к теоретикам утопического социализма А. Сен-Симону, Ш. Фурье и другим.

В дальнейшем, правда, положение изменилось по крайней мере в отношении двух членов кружка Станкевича – Белинского и Бакунина. Мировоззрение Белинского в начале 40-х годов приобрело явную революционную направленность, а Бакунин после отъезда за границу (в 1840 году) и вовсе стал профессиональным революционером. Однако в период участия в кружке Станкевича до революционности им было еще далеко.

Но при всей политической умеренности настроение кружка все же являлось критическим и оппозиционным, о чем впоследствии точно сказал не кто другой, как Константин Аксаков. «В этом кружке выработалось уже общее воззрение на Россию, на жизнь, на литературу, на мир – воззрение большею частию отрицательное. Искусственность российского классического патриотизма, претензии, наполнявшие нашу литературу, усилившаяся фабрикация стихов, неискренность печатного лиризма – все это породило справедливое желание простоты и искренности, породило сильное нападение на всякую фразу и эффект; и то и другое высказалось в кружке Станкевича, быть может впервые, как мнение целого общества людей».

Критические воззрения не были чужды и семейству Аксаковых, особенно Сергею Тимофеевичу, обличавшему протекционизм, злоупотребление властью, пренебрежение к общественным интересам со стороны сильных мира сего. Но при этом не ставились под сомнение сами социальные институты России, общественная мораль и господствующая идеология.

В кружке Станкевича, напротив, объектом нападок и критики стала именно официальная сторона общественной и идеологической жизни. Именно это подразумевал Константин Аксаков, говоря о формировании «отрицательного» «общего воззрения на Россию». Интересно, что почти в тех же словах определял направление кружка Станкевича Герцен в «Былом и думах»: «Главная черта… – глубокое чувство отчуждения от официальной России, от среды, их окружавшей, и с тем вместе стремление выйти из нее…». А это значит, что возникало отчуждение от господствующих в стране феодальных порядков, от сословной морали, от официально поощряемой идеализации прошлого и низкопоклонства перед власть имущими. Все это и имел в виду К. Аксаков, говоря о «неискренности печатного лиризма».

Подметил он и особый способ выражения этих настроений. «Отрицательное воззрение» членов кружка проявлялось не столько в открытых декларациях и заявлениях, сколько в повседневной, обычной жизни. Проявлялось в быту. Проявлялось в манере поведения, то есть в нарочитом стремлении к простоте и в неприязни ко всякой пышной, громкой фразе; проявлялось в суждениях об искусстве, где также всемерно поощрялись искренность и простота и преследовались риторика, красивость, нарочитая эффектность. Искусство, литература, театр воспринимались словно сами по себе, как чисто художественные явления, а между тем в эстетических суждениях и приговорах сквозили общественные симпатии и антипатии. Все это проявлялось, скажем, в отношении Станкевича и его друзей к Бенедиктову.

Теперь представим себе переживания Константина Аксакова, впервые столкнувшегося с господствующим в кружке настроением. Лучше всех об этом впоследствии рассказал сам Аксаков. «Пятнадцатилетний юноша, вообще доверчивый и тогда готовый верить всему, еще многого не передумавший, еще во многом не уравнявшийся, я был поражен таким направлением, и мне оно часто было больно; в особенности больны были мне нападения на Россию, которую люблю с самых малых лет». Константин еще не научился отличать «нападения на Россию» от нападения на все старое, ретроградское, фальшивое, лицемерное.