Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Свои взгляды Аксаков имел обыкновение высказывать прямо, без утайки, и легко догадаться, что и члены кружка, со своей стороны, тоже были немало «поражены» направлением их нового друга. Поступки, подобные, скажем, уничтожению французских записок, или ритуал праздника Вячки могли вызвать у них лишь насмешки и недоумение.

В отеческом доме, среди сестер и братьев, Константин пользовался непререкаемым авторитетом, каждое слово его и суждение находили одобрительный отклик. Не то – в университете, среди новых друзей. Константин тянулся к ним всею душой, надеясь встретить полное сочувствие, но вместо этого нарывался на решительные, порою резкие возражения, больно задевавшие его самолюбие.

Свои мучительные переживания Аксаков излил в повести «Вальтер Эйзенберг (Жизнь в мечте)», опубликованной в 1836 году в «Телескопе» (№ 10), но написанной еще в студенческую пору или же вскоре после окончания университета. Несмотря на то что действие происходит в Германии, а имя главного героя Вальтер Эйзенберг, автобиографическая основа повести очевидна. Кажется, что писатель лишь слегка прошелся по этой основе, обработав ее в духе новой романтической прозы и насытив модными литературными мотивами.

«В городе М. жил студент, по имени Вальтер Эйзенберг. Это был молодой человек лет осьмнадцати». М. – это может быть и Марбург, и Мюнхен. Но вспомним, что и университетский город Москва начинается с этой буквы. А осьмнадцать лет – это ровно столько, сколько исполнялось Константину ко времени окончания университета.

Вальтер Эйзенберг, читаем дальше, «родился с головою пылкою, сердцем, способным понимать прекрасное, и даже с могучими душевными силами. Но природа, дав ему, с одной стороны, все эти качества, с другой – перевесила их характером слабым, нерешительным, мечтательным и мнительным в высочайшей степени». Это почти точная автохарактеристика, включая и такую черту, как мечтательность. В одном из позднейших писем Константин говорил: «Со мною бывало прежде, что создам в воображении своем какое-нибудь лицо да и пишу к нему письма; разумеется, они остаются без ответа…».

Правда, вот впечатления слабости и нерешительности Константин никогда не производил; но ведь человеческие качества и поступки подвижны и подвержены переоценке. Очень может быть, что в новой обстановке, в столкновении с новыми товарищами Аксакову, по его представлениям, были ведомы минуты слабости, за которые он потом горько себя корил.

Главные невзгоды для героя повести начались с поступлением в университет. «Пока он рос в дому у отца и матери, все было хорошо: он еще не знал света и не боялся узнать его». Еще мальчиком он полюбил живопись «как художник и в ней находил отраду больной душе своей». «Больная душа»… Сказано уже определенно, с ощущением непоправимой горечи.

То, что мы узнаем о студенческой жизни Вальтера Эйзенберга, уже без всяких поправок и оговорок соотносимо с переживаниями самого Аксакова. «Он принес в университет сердце доверчивое и торопился разделить свои чувства и поэтические мечты с товарищами. Скоро он познакомился с студентами, которые, как ему казалось, могли понимать его. Это был круг людей умных, которые любили поэзию, но только тогда признавали и уважали чувство в другом человеке, когда оно являлось в таком виде, под которым им рассудилось принимать его, как скоро же чувство проявлялось в сколько-нибудь смешной или странной форме, они сейчас же безжалостно восставали и опровергали его. Эйзенберг был моложе их: несколько понятий, конечно, ошибочных, но свойственных летам, случалось ему высказать перед своими приятелями; робкий, сомнительный характер придал речам его какую-то принужденность; этого было довольно для них, чтобы решить, что у Вальтера нет истинного чувства, хотя они сами точно так же ошибались назад тому года два-три. Вальтер не вдруг это заметил, он стал говорить свои мысли – его едва выслушивали; он высказывал свои чувства – его слушали и молчали…»

Обращает на себя внимание честность рассказчика, стремление к объективности. Он признает, что товарищи его были людьми незаурядными («круг людей умных»), что высказывания его производили невыгодное впечатление, так как были облечены в смешную и странную форму. Больше того, он уже понимает, что был неправ, так как придерживался устарелых взглядов («несколько понятий, конечно, ошибочных»), свойственных вчерашнему дню, и высказывает мнение, что и оппоненты его прошли через подобные заблуждения. Словом, хорошо видно, что Константин Аксаков не остался стоять на месте, уже в чем-то уступил, сделал шаг навстречу товарищам, хотя – как же тяжело и болезненно давались эти шаги!