Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Герцен в «Былом и думах» рассказывает о том, с каким тягостным чувством и безразличием тянул Бакунин лямку офицера. «Бакунин одичал, сделался нелюдимым, не исполнял службы и дни целые лежал в тулупе на своей постели. Начальник парка жалел его, но, делать было нечего, он ему напомнил, что надобно или служить или идти в отставку. Бакунин не подозревал, что он имеет на это право, и тотчас попросил его уволить».

Герцен описывает настроение Бакунина правильно, но неполно, так как ему еще не были известны многие документы. Позднее биограф Бакунина А. Корнилов, опираясь на эти документы, придет к такому выводу: «Это вовсе не был молоденький офицер, не знавший, что с собой делать… а был идейно настроенный, очень самонадеянный и честолюбивый юноша, который сознательно пренебрегал всякой обыденной житейской карьерой…».

Это значит, что помимо отвращения к армейской службе, помимо равнодушия были и некоторые активные факторы, заставившие Бакунина выйти в отставку. Чтобы увидеть, в чем они состояли, нужно присмотреться к образу мыслей и раздумьям Бакунина.

В конце 1835 года, едва порвав с военной службой, Бакунин, чтобы отдохнуть и рассеяться, предпринял небольшую поездку. Вместе с графом Владимиром Соллогубом (впоследствии известным писателем) он посетил несколько его деревень.

Свои впечатления Бакунин изложил следующим образом: «Из всего путешествия моего я извлек только одно замечание, что если нравственно-духовный быт Бежецкого и Корчевского уезда Тверской губернии сходен с бытом целой России, то путешествие по оной с духовной целью невозможно. Крестьяне должны быть везде одинаковы, а дворяне наши погружены большею частью в такое жалкое состояние невежества, что смотреть на них больно».

Все это довольно близко «отрицательному» воззрению, которого придерживались участники кружка. Но, с другой стороны, и служить офицером с таким воззрением было не очень-то легко.

Сближало Бакунина с членами кружка и представление о том, что должен делать, как должен жить «мыслящий человек».

В декабре 1835 года он пишет Ефремову: «Что же делать человеку несколько мыслящему и чувствующему в этом безжизненном хаосе?.. Я всегда отвечал себе, что сосредоточивание внутри себя, отрешение от всякого искательства в внешнем мире – вот что нам осталось».

Говоря об отрешении от всякого искательства во внешнем мире, Бакунин несомненно подразумевает свой недавний шаг – отказ от военной карьеры. Что же предлагается взамен? Или, иначе говоря, «каковы же главные идеи жизни? Это любовь к людям, к человечеству и стремление ко всему, к совершенствованию». Бакунин вновь называет те «идеи», которыми руководствовались участники кружка, которым они стремились подчинить свою жизнь.

Усвоение этих «идей» проходило не без содействия Станкевича. Анненков вспоминал о том, как Станкевич, «угадав его способности, усадил за немецкую философию. Работа шла быстро. Б<акунин> обнаружил в высшей степени диалектическую способность, которая так необходима для сообщения жизненного вида отвлеченным логическим формулам…». Впрочем, в скором времени Бакунин постарается найти этим «формулам» вполне практическое применение…

* * *

Одновременно с Бакуниным в кружок вошел еще один интересный человек – Василий Боткин. Первым познакомился с ним Белинский – в конце 1835 года на вечере у московского книгоиздателя Н. С. Селивановского – и затем представил его своим друзьям.

В истории русской культуры фамилия Боткиных более известна благодаря Сергею Петровичу Боткину, знаменитому врачу, одному из основоположников отечественной школы медицины. Но и фигура его брата Василия достаточно примечательна и колоритна.

Происходили братья – Василий был ровесник Белинского, а Сергею, будущему врачу, в 1835 году исполнилось всего три года – из семьи известного московского чаеторговца. За многие десятилетия покупатели привыкли к торговой вывеске «Боткин и сыновья»; фирма просуществовала вплоть до Октябрьской революции.

Образование Василия Боткина не назовешь солидным. Он не учился в университете, не был даже в гимназии. Но все же в частном пансионе В. С. Кряжева, который он посещал, он научился читать на европейских языках – французском, немецком и отчасти английском. Остальное было делом самообразования.

И Василий Петрович занялся самообразованием. С неиссякаемой энергией, с неутолимой жаждой знаний предавался он занятиям. Бывало, сидит он в торговом «амбаре» – отец по окончании пансиона определил его себе в помощники, – но чуть выдастся свободная минута, так на конторке появляется новая книга.

Сведения, почерпнутые из книг, Боткин пополнял живым опытом, приобретенным во время поездок и путешествий. Ездил Василий часто и много; им владела еще одна неиссякаемая страсть – «к перемене мест».

Современный исследователь Б. Ф. Егоров на основе опубликованных и неопубликованных источников составил летопись странствий Василия Боткина. Летопись эта огромная: она занимает две с половиной страницы убористого печатного текста и включает многие десятки поездок.