Гнездо аиста

Жоржик с облегчением разулыбался и, потянувшись к нему, таинственно зашептал:

– А я знаю, почему вы так сказали! Особенно теперь… Я понял!

– Почему? – с опаской уточнил Клим.

Мальчик с торжествующим видом выпалил:

– Потому что вы с нами познакомились!

Незаметно переведя дух, он невозмутимо подтвердил:

– Это точно! Сразу столько друзей появилось.

– А у вас их мало было? Надо было вам раньше к нам прийти! Еще когда «Лягушку» написали.

– Я стеснялся, – признался Клим, уворачиваясь от Петьки, который с грудным смехом зажимал ему рот ладошкой. – Я же не знал, действительно она вам всем понравилась или только твоему папе. Смотри, он хочет, чтобы я замолчал! Может, я глупости болтаю?

Жоржик снисходительно пожал плечами:

– Ну конечно! Зачем вы так думали? Конечно, она нам всем понравилась… А Петька всегда так делает! Это он не только вам.

Шагавшая чуть впереди Зина вдруг остановилась и взмахнула рукой:

– Смотрите! Вот то что надо.

Это была, конечно, не эстрада и не сцена, а просто деревянный помост, наподобие маленького эшафота, наспех сколоченного кем-то для личной надобности. Климу сразу вспомнилось, как Зина уверяла, что ей нужны хотя бы одни глаза и она сыграет с тем же вдохновением, как сделала бы это на большой сцене.

«Мои глаза у нее уже есть», – улыбнувшись, подумал он и осторожно подбросил на руке Петьку.

– Будем смотреть? Сейчас усядемся на самые лучшие места. Мы ведь с тобой – почетные зрители.

Ему не хотелось даже в мыслях допускать, что других может и не оказаться. Клим верил в силу человеческого любопытства и несокрушимой притягательности бесплатных зрелищ. Эта страсть передавалась от поколения к поколению и не могла угаснуть от того, что хлеба у людей уже почти не было.

Чтобы не мешать Зине осваивать сценическое пространство, он устроился на чурбачке возле дровяного сарая и усадил Петьку на колени. Мальчик тотчас поднял пухлое, шелковистое личико и улыбнулся так, что у Клима незнакомо зашлось сердце.

– Милый ты мой, – прошептал он незнакомые для себя слова и, быстро взглянув на остальных, бережно прижался губами к упругой щеке ребенка.

У Петьки снова вырвался радостный смех, и все оглянулись на него, но Клим уже успел отстраниться. «Он все еще пахнет молоком, – от нежности он с трудом переводил дыхание. – Разве артистки кормят грудью? Она кормила… Наверняка. Даже спрашивать незачем».

Ему горько было думать, что, может, уже никогда не суждено этого увидеть. Хотя тогда… в его сне… она обещала… Клим осторожно сжал тонкие ребрышки мальчика: «Такой же… теплый, маленький… Неужели это возможно?»

Запретив себе изводиться сумасшедшими желаниями, Клим начал пристально следить за приготовлениями артистов и вскоре обнаружил, что не одинок. Перехватив Зинин взгляд, он указал ей глазами на крышу самого высокого и крепкого сарая, похожего на тот, что построил когда-то его отец. Там залегли четверо мальчишек, примерно Жоркиного возраста, и вид у них был такой, словно они играли в войну и прятались от фашистов.

«Хотя, может, сейчас мальчишки уже играют во что-нибудь другое, – с сомнением подумал он. – По-моему, они уже лучше знают о похождениях американцев во Вьетнаме, чем о Второй мировой…»

Искоса глянув на первых зрителей, Зина довольно улыбнулась и вытряхнула из большого пакета костюмы клоунов.

«На сцене она не боится быть смешной, – вспомнил Клим. – Почему эта свобода не дается ей в жизни? Может, ее пугает то, что ее и так никто не воспринимает всерьез как жену режиссера? Но ведь Зине известно, что она – талантливая актриса… Даже я говорил это уже не один раз. Или это нужно повторять изо дня в день, чтобы у нее, наконец, исчезли сомнения? Скорее всего, до конца от них не избавишься… Столкновение в одном человеке мании величия и комплекса неполноценности, наверное, и есть главный катализатор творчества. У меня пока наблюдается только второе».

В руках у Жоржика возник маленький рожок. Вскочив на помост, он издал громкий протяжный сигнал. Мальчишки на крыше вскинулись от неожиданности и затихли, одинаково приоткрыв рты. Позади Клима, по-старчески надтреснуто заскрипев, распахнулось окно. Его потянуло оглянуться, чтобы хотя бы визуально объединиться с новым зрителем, но Петька так трогательно прижался мягкой макушкой к его ключице, что Клим побоялся потревожить малыша.

«Ее ребенок, – ощутив новый прилив нежности, неизбывной, как до этого одиночество, проговорил Клим про себя. – Если б только можно было… Если бы все случилось… Я носил бы его и носил…»