Гнездо аиста

Этот простой вывод, сам собой родившийся из того клубка сомнений, ревности и смятения, который неумолимо в нем разрастался, потряс Ивана. Ему и раньше случалось чего-либо бояться, ведь мир, в который он врастал все сильнее, как раз на страхе и был замешен. Но Иван всегда помнил, что на земле существует место, которое создано по другим законам. Это был его дом, его гнездо, которое он оберегал от любой напасти и где сам укрывался, вымотанный бурной жизнью.

И вот теперь он стоял возле двери, отделявшей его от семьи, и думал: «Я боюсь». Тогда, на обрыве, это были только отголоски страха, а настоящий настиг его позднее… Иван точно знал, когда это случилось. Нет, он не видел ни поцелуя на качелях, ни того, что было потом. А вот раньше… Когда звонок из Владивостока оторвал его от репетиции…

Уже увлеченный разговором, он мельком взглянул на жену, которая направлялась к выходу из зала так стремительно, будто хотела, но не решалась побежать. Иван посмотрел на нее и остолбенел: вся она так и светилась от радости, которая (он угадал это каким-то шестым чувством) не имела к нему самому ни малейшего отношения.

Потеряв нить разговора, он проследил за Зиной, пытаясь догадаться, что происходит, и вдруг вспомнил, как она сердито выкрикнула: «Это грубо! Он же наш автор». Стараясь понять, о чем толкуют ему по телефону, Иван одновременно представил лицо Клима, его выражение вечной неуверенности, застенчивую улыбку и взгляд ребенка, вынужденного довериться вам, хотя ему и страшно.

«Нет! – с негодованием отверг он закравшееся подозрение. – Занька и он? Это невозможно!»

Иван всегда полагал, что Зине нравятся мужчины сильные и целеустремленные, и старался быть таким. То, что она время от времени пыталась притормозить его неукротимый бег по жизни, Иван воспринимал как проявление заботы о нем же.

«Не надорвусь, не боись! – снисходительно успокаивал он ее, а если Зина сдавалась не сразу, то чуть сгущал тон: – Мне так нравится, ясно?»

Против «нравится» ей нечего было возразить, ведь Иван ни разу не попрекнул ее тем, что она занимается только домом и театром. По сути дела, Зина сидела у него на шее, и ей так нравилось. Но чтобы ей было так же удобно, Иван не мог засиживаться на одном месте.

Кроме того, ему действительно все больше нравилась роль состоятельного человека. Иван отдавал себе отчет, что только играет, но делал это с удовольствием. Это было по-настоящему забавно: уверенно входить в казино, к которому всего года три назад и приблизиться не решался; покупать себе носки по цене целого костюма; вести с умным видом деловые переговоры, имея весьма смутное представление о предмете беседы… Это было смешно…

Сейчас Иван уже разобрался в делах и хорошо понимал, о чем говорит. Но деньги не давали засохнуть его артистической жилке, открывая все новые возможности проявить себя. Теперь Ивану захотелось стать меценатом. Зависимость от чужих кошельков оскорбляла его, и, хотя Иван, бравируя, заявлял, что готов ради театра расстелиться перед спонсорами, в душе он так и не смог с этим смириться. Самому же содержать своих актеров (а главное, актрис!) было гораздо, гораздо приятнее!

Он всегда полагал, что не может быть ничего идеальнее такой тройственности в одном человеке: актер – режиссер – меценат. У Ивана сладко кружилась голова, когда он представлял, на какую высоту может поднять свой скромненький театр, если станет богат не по местным масштабам, а по-настоящему…

И он старался как мог, пленяя своим обаянием новых партнеров и удерживая старых. Иван заводил за неделю столько знакомств, что другой уже запутался бы в именах. Но профессиональная актерская память выручала, и он еще ни разу не ошибся.

Его визитной карточкой была улыбка. И даже если новые приятели забывали его имя, то объяснялись между собой так: «Ну, тот парень, который все время улыбается». В улыбке Ивана не было ничего темного, даже тени обольщения. Она была воистину жизнерадостной и неподдельной, как у мальчишки, впервые попавшего в Диснейленд. По сути, Иван и был этим мальчишкой, который нипочем не желает слезать с американских горок. Ему нравилось, чтобы вокруг все мелькало – лица, руки, машины, декорации… Но при этом он должен был твердо знать, что одно лицо внизу останется неизменным.

Еще месяц назад Ивану и в голову не приходило, что может наступить день, когда ему станет страшно взглянуть в это лицо. Он вообще не представлял, как такое возможно. Что можно обнаружить в этом лице холодок вместо привычной улыбчивой нежности. Умеющий найти выход из самого провального положения, сейчас Иван терялся от одних только подозрений. И он совершенно не знал, что ему делать, если они хоть частично подтвердятся…

«Да чепуха это все на постном масле! – пытался убедить он себя, продолжая стоять перед своей дверью. – Этот Клим такой тюфяк… Что в нем может понравиться?»