Он дошел до того, что начал жалеть, почему не бисексуален: тогда он смог бы увидеть этого человека Зиниными глазами. На его мужской взгляд, Клим вообще не представлял из себя угрозы. Все в нем было так мягко и бесформенно, разве это нужно женщине, которая и сама – мягкость? Но что ей нужно, Иван наверняка не знал… А спросить не мог – страх начинал душить его, едва он только проигрывал в мыслях, какой ответ может получить.
Набравшись решимости, Иван вытряхнул из дорогой кожаной ключницы целую связку и попытался нацелиться в замочную скважину. Но рука задрожала и он схватился за нее другой, испугавшись, что это первый признак какой-то болезни. Паркинсона, что ли… Иван помнил названия только детских заболеваний, которые хоть и редко, но все же одолевали его семью.
Наконец ему все же удалось открыть дверь, и он, как обычно, услышал музыку. Зина подпевала приемнику, расставляя на столе тарелки. Заметив Ивана, она воскликнула совершенно таким же голосом, как всегда:
– А, привет!
И так же чмокнула в губы. «Ничего не изменилось, – с облегчением сказал он себе, улыбаясь жене во весь рот. – Дурь просто! Это ж моя Занька! Она всегда находит чему порадоваться. Даже если и ему… Она точно сказала: этот тюфяк – наш автор. И от этого никуда не денешься. И еще он – доктор для психов, которого мне позарез нужно взять за жабры. Я просто болван, что заорал на него…»
– Жрать охота – сил нет! – весело сказал Иван, окончательно разделавшись с мрачными мыслями. – Потом мне еще кой-куда сгонять придется…
Не повернувшись от плиты, Зина вдруг спросила:
– Почему ты все время говоришь «жрать»?
Он посмотрел на ее спину, на длинное теченье волос, собранных на затылке, на ловко двигающиеся локти – по-девчоночьи острые – и с вернувшимся страхом спросил:
– Занька, что с тобой?
– А что со мной? – приподняв брови, Зина спокойно поглядела на него через плечо.
– У тебя никогда не вызывало раздражения, что и как я говорю.
– Ну да! – возмутилась она. – А сколько раз я говорила, чтоб ты на репетициях не называл всех подряд «тупыми засранцами»? Ты можешь вообразить, чтобы Станиславский орал такое своим артистам?
Иван сердито пробормотал:
– Так раз они ни черта не понимают… И с какого боку тут Станиславский? Посмотрел бы я на него сегодня… Интеллигенту нынче не выжить, радость моя.
– А по-моему, нужно не подделываться под время, а противостоять ему. Только так себя и сохранишь.
– Чего-чего? – от изумления Иван даже опустился на табурет. – Ни черта себе, как ты заговорила! Это кто ж тебя науськал?
– Я и раньше так говорила. Может, ты просто пропускал все мимо ушей?
– Занька…
Но она перебила, наспех облизнув с пластмассовой ложки прилипшие кусочки овощей:
– Кстати, о временах. Ты в курсе, что твоя мама уволила нашего сторожа?
– А ты в курсе, что я облепил весь дворец сигнализацией? На черта нам сторож? Только лишние расходы… Да и толку от него было…
– Ну, какой-никакой. Это же наш Никифор! Он работал у нас тысячу лет! Я вообще не представляю дворец без него. Мы же с тобой еще детьми ему за папиросами бегали! За «Беломором»…
Иван жизнерадостно хохотнул:
– Как трогательно! Жаль, я этого не помню… Сплошные слезы и сопли. Ты, Занька, просто народная заступница! Только вот памятник тебе никто не поставит…
– Никифор – не народ. Он почти член семьи. Как же можно с ним так? Ты же сам всегда кричал, что семья – это святое! Аист называется…
– Да, об аистах, – он впился в нее взглядом, чтоб ничего не пропустить. – Я тут почитал о них кое-что… Раз уж Клим пишет для нас такую пьесу. Как ты говоришь… Не врешь? Ладно, не злись…
– И что ты вычитал?
Иван опять насторожился: «Почему таким тоном? С таким презрением… Раньше она так со мной не разговаривала… Черт возьми, неужели он и вправду очаровал ее?! Но чем? Чем? Я ничего в нем не нахожу…»
С трудом вспомнив, о чем хотел сказать, Иван сдержанно ответил:
– В Жоркиной энциклопедии пишут, что белые аисты иногда производят «чистку своих рядов».
– Что это значит? – спросила Зина с тревогой.
– Как что? Они забивают насмерть своих слабых сородичей. Я Никифора не убью, не бойся. Он для этого очень уж слабый…
– Надеюсь, что не убьешь…
Содрогнувшись от ее ледяного тона, он просительно проговорил, подобравшись поближе и погладив ее плечо:
– Может, съездишь сегодня со мной?
Выдержав его взгляд, Зина серьезно ответила:
– Да я бы съездила, только ведь ты опять потащишься в какое-нибудь казино или ночной клуб. Я права?
– Там весело…
– Это уж конечно.
– Занька, я по делу еду! Мне нужно кое-кого повидать, клянусь тебе!
Чуть отступив, чтобы его рука соскользнула, Зина скованно усмехнулась:
– Почему всегда так таинственно: кое-кого?
– А зачем тебе это знать?
– А зачем тогда ты зовешь меня с собой?
– Ты – моя жена, – сказал Иван и замер, ожидая услышать: «Больше не твоя».
Но Зина ответила:
– А я думала, ты и забыл об этом…
– Почему? Тебе чего-то не хватает?
– Не хватало. Тебя, – сказала она и взяла со стола тарелку, будто разговор уже был окончен. Но все же сама и продолжила: – Но этого уже не исправить.
Его губы послушались с трудом:
– О чем это ты говоришь?