О том, чтобы они пришли, позаботился, конечно, Сойка. Он знает, что в Трнавке я чувствую себя хорошо. Будто свежий воздух вдыхаю. Люблю я этих парней из Трнавки, лежит у меня к ним душа. И конечно же, не из-за той корзины абрикосов, что они мне принесли. Он улыбнулся, склонившись над тарелкой.
Я всегда любил таких людей — они нужны, как соль в пище. Жизнь без них словно пресная еда. Никакого удовольствия от нее не получишь. А как здорово они себя показали, когда у них в Трнавке провалилась крыша свинарника!
А еще, честно говоря, люблю я Трнавку, наверное, и потому, что есть там холмы. Равнина мне никогда не была по душе. Да только теперь все ж приходится к ней привыкать. Ну что такое равнина для того, кто вырос в горном Жилинском крае!
Гойдич поглядел на гостей из Трнавки. Петричко и Плавчану было явно не по себе. Он улыбнулся им и повертел куском утки, насаженным на вилку.
Плавчан ответил ему застенчивой улыбкой.
— В наших местах вы можете рысь подстрелить или волка, — сказал он.
— Нет, лучше кабана, — возразил Гойдич.
— Кабана? — переспросил Петричко, и рука его, подносившая ко рту вилку, остановилась на полпути. — Кабанов у нас тоже много!
— Ты что, серьезно?! В самом деле пойдешь на дикого кабана? — подзадоривал Гойдича Сойка.
Гойдич уже утолил голод, и по всему телу его разливалось приятное тепло. В самом деле, почему именно на кабана? Раньше я никогда и не думал об охоте, а в последнее время и совсем не до этого было. Кабан. Гм… Однако здешнее вино просто великолепно, это же выдержанный токай! Он потянулся за бутылкой и налил себе еще.
Взгляд его скользнул по проспекту, лежавшему рядом с ружьем в открытом футляре. В слабом свете электрической лампочки, укрепленной на стене, он прочитал:
«Его оригинальная конструкция дает возможность использовать различные стволы во множестве вариантов…»
И чуть ниже:
«Истинное наслаждение от охоты вам гарантирует передовое предприятие охотничьего и спортивного оружия марки «Зет — БРНО».
Он вспомнил, что говорил Сойка о ружье, и улыбнулся холодно и насмешливо.
За столами становилось все оживленнее — веселый гомон гостей, звон бокалов, звяканье ножей и вилок. Но Гойдич вдруг поймал себя на том, что все еще не может отвести глаз от ружья, а в памяти его вдруг мелькнуло воспоминание далекого детства.
…Стояла осень. Пахло мокрой жухлой травой и листьями. Земля и тучи насквозь пропитались дождем. Загонщики притащили к ним во двор убитого в лесу громадного, килограммов на триста, дикого кабана. Из него потекла кровь и раскрасила землю вокруг темными лужицами. К ним во двор сбежалась вся деревня.
Отец принялся разделывать кабана. Он не был мясником, но освежевать и выпотрошить любого зверя умел. В то время он был без работы — владелец известкового завода надолго закрыл предприятие.
— Кто это его уложил? — спросил сосед.
— Сын пана нотариуса Горвата из города, — ответил отец.
Обычно бледный, он даже раскраснелся от радости и гордости, что такого редкостного зверя разделает своими руками. Словно кабан был его собственной добычей.
А сам он — Иожко — был тогда еще совсем мальцом. Сидел на корточках возле убитого зверя и принюхивался к запаху крови, смешанной с мокрой землей. Отец ощупывал твердую, как панцирь, покрытую щетиной спину кабана, длинными жилистыми руками рылся в кабаньих внутренностях. Распоротое брюхо зверя напоминало гигантский взрезанный арбуз. Рукава отцовской рубахи пропитались кровью. На колоде рядом стояла пивная кружка, но она была уже пуста, и отец то и дело забегал в сени глотнуть паленки.
Иожко поглядел на челюсть кабана — и уже не мог оторвать глаз от его клыков.
Оставшись на несколько минут один, он потянулся было за топором, лежавшим возле кружки, и тут же отдернул руку, испугавшись своего намерения. Но кабаний клык словно приворожил его. Он схватил топор и долго изо всех сил колотил им по кабаньей морде; в конце концов клык обломился.
И тут подошел отец. Он был уже навеселе и что-то напевал себе под нос. Увидев искромсанную кабанью морду, отец обомлел: молодой Горват хотел увезти с собой клыки как трофей.
Отец схватился за голову, и на виске у него осталось пятно от кабаньей крови.
— Что ты наделал! — закричал он. — Теперь мне больше никогда не дадут такой работы!
Вне себя от ярости отец принялся колотить Иожко, а злосчастный обломок клыка вырвал у него из рук и швырнул в навозную яму.
Иожко забрался на сеновал и долго ревел там. Потом пришли лесник и тот пан, что подстрелил кабана. Молодой Горват на радостях порядком выпил и захмелел. Он хотел забрать клыки, а когда узнал, что произошло, рассвирепел.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю? — орал он на отца. — Да я тебя, скотина, пристрелю, как этого кабана!