Гнездо там, где ты. Том I (СИ)

Между тем солдат указал пальцем на Гауру: — Я узнаю эту лошадь. Она принадлежит той бабе, декуриону, третья турма которой была расформирована две недели назад.

— Вот как? — задумался губернатор. — Наслышан я о декурионе. Говорят, Клавдий очень неохотно отпустил её в отставку. Уж больно ценил сомнительные доблести этой стервы, — губы полнощёкого губернатора уподобились плотоядной ухмылке, призывая окружающих поддержать его остроту:

— Покойный был столь разгневан её решением, что вместо достойного поместья даровал ей какую-то груду камней на границе с Каледонией.

Ох, Лайнеф! Чем же ты успела губернатору то “насолить”?! Но даже оскорбление в адрес подруги не так резануло слух, как слово, от которого я пришла в тревожное недоумение. Покойный! Неужели Клавдий мёртв?!! … Я застыла, безмолвно оценивая всю негативность последствий для нашего дела и ощущая, как по спине прошёлся озноб. А сей кусок заплывшего жиром мяса, видя, что мы не оценили его сарказма, нахмурил брови и подозрительно посмотрел на нашу троицу:

— Красавица, уж не воровством ли досталась тебе эта лошадь?

— Попридержи свой поганый язык! — вскипел запальчивый Тит, хватаясь за рукоять меча в ножнах, — Ты говоришь с ближайшим помощником декуриона и членом её семьи госпожой Иллиам Доум — Зартрисс! Слышал о такой? Мы же с Кезоном многие годы были в подчинении декуриона, и не позволим безнаказанно марать имя командира!

Кезон чертыхнулся и выхватил оружие, готовый сталью отстаивать честь Лайнеф и мою. Охранники губернатора оказались не такими уж ротозеями, как виделось — обнажив свои мечи, они также устремились к нам, чем, кстати, воспользовались злосчастные гусаки, благополучно ретировавшись с дороги. На миг солдаты застыли, ожидая слова первого человека Лондиниума. Тот явно колебался, и как бы не омерзителен был мне этот тип, если я хочу помочь Лайнеф, с ним придётся подружиться, поэтому я взяла инициативу в свои руки:

— Постой, господин! Не будем горячиться, подвергая угрозе жизни славных воинов, тем более, что Тит сказал истинную правду — я действительно Иллиам Дроум — Зартрисс. Имея непосредственное отношение к декуриону, я приехала в Лондиниум за помощью в вызволении её из плена ненавистных дикарей.

Его удивление было непомерным и абсолютно искренним. Разинув рот, губернатор уставился на меня круглыми, как солиды, глазами: — Неужели непобедимому декуриону понадобилась помощь?

Вот так уже лучше, господин напыщенный индюк! Теперь добавим пару слезинок, тоску в глазах, немного чувственной ранимости, провоцируя желание выступить в роли всесильного покровителя, и обязательно порцию похвалы, от которой у самцов зашкаливает непомерное самомнение. Стандартный букет и тебя хоть с рук корми.

— К сожалению, это так, — вздохнула я, неторопливо доставая ажурный платочек из складок платья, чем вызвала брезгливое ворчание Тита. Уж лучше помолчи, солдат — не все вопросы решаются кулаком.

С надеждой взирая на губернатора, я, наконец, задала беспокоящий меня вопрос:

— Но скажи, достопочтенный, мой слух меня подвёл или с императором действительно случилось несчастье?

— Зови меня Крофордом, несравненная Иллиам, — приосанился губернатор, и в знак согласия я склонила голову, с иронией подмечая, что первое лицо Лондиниума названо в честь полевого лютика. Какой абсурд! Вполне возможно, мать губернатора питала особую страсть к простоте и скромности, и бедолага теперь всяческим образом стремится отделаться от такого сравнения. Отсюда и завышенное самомнение.

Тем временем, губернатор выдержал паузу, привлекая всеобщее внимание, состроил торжественно печальную физиономию и скорбным монотонном изрек:

— Три дня назад жизнь императора Клавдия Константина III была прервана рукой втершегося к нему в доверие пикта.

— Дикаря? — воскликнул неугомонный Тит.

— Да. Никто не знает, отчего император предпочёл говорить с нечестивцев наедине, но тело Клавдия нашли бездыханным в саду в том самом месте, где в последний раз его видели в обществе дикаря. Когда стража кинулась разыскивать убийцу, того уже и след простыл.

Губернатор притих. Тень неподдельного беспокойства легла на его одутловатое лицо. Ту же тень я наблюдала и среди солдат, окруживших нас. Не удивительно! Людей пугала возникшая со смертью императора собственная неопределённость их будущего.

На протяжении многих лет, проводя параллели между нашими мирами, я равнодушно наблюдала, как сменялась череда властителей людей, непроизвольно сравнивая их с Валагундом. Вот тот был Король! При всей своей жестоки, порой чрезмерной, а его гнева остерегались все, включая меня, его любимую фаворитку, и верного королю до корней волос советника Алистара, он умудрялся держать толпу не только в страхе, но и в уважении к себе.