— Спасибо за науку. У нас за это принято благодарить. Я все-таки слишком сильно генерал той, прошлой войны и поэтому по привычке больше внимания обращаю на всякий там «Бу-бух!». Твердо обещаю обдумать все самым тщательным образом. А, пока этого не произошло, могу гарантировать только одно: неконтролируемых поставок регуляторов данной группы больше не будет. Разумеется, о продаже или передаче соответствующей технологии не могло идти даже речи с самого начала. Но, господин генерал, пытаться шантажировать нас нашим же преимуществом в вооружении, — это, мягко говоря, оригинальный подход к ведению переговоров. Считайте, что я высоко оценил такую… такой принципиально новый подход в искусстве дипломатии.
— Это как вам будет угодно. О позиции своей стороны я вас предупредил.
Эйзенхауэр поймал себя на мысли, что этого человека с непроизносимой фамилией хорошо было бы иметь в друзьях. Нет, не по причине того, что во врагах он слишком опасен, — хотя, наверное, так оно и было. Он вызывал невольную симпатию, хотя, в принципе, это делало его и еще опаснее. А еще возникало впечатление, что он как-то перерос статус просто военачальника, даже самого талантливого. Семь лет руководства землями, не уступающими свой обширностью всем США, как они есть, — это, видимо, сказывается. Ему опять, с новой силой захотелось обзавестись еще и подобным опытом. Чем он, спрашивается, хуже? Потому что ради чего, в конце концов живем, — он едва заметно, почти мысленно, улыбнулся собственным размышлениям, — получается, именно ради этого самого нового опыта.
Когда Костоправ понял, что именно поручает ему партия и родимое советское руководство устами нынешнего председателя Исполкома ГСТО, ощущение было таково, словно ошпарило с головы до ног ледяным кипятком.
— Алексей Николаевич, — в ужасе проговорил он, словно со стороны слыша собственное жалкое блеяние, и не узнавая собственного голоса, — но это же совсем не мое дело! Судя по всему, тут болезнь, а я не по этой части! Да я даже насморк лечить не умею! Точнее, — педантичность не позволила отступить от истины даже в мелочи, — умею, но плохо! Почему я-то?
— Судя по всему, китайцы откуда-то услыхали ваше имя. Что вы у себя, якобы, творите по части костей чудеса. Вот и творите.
— Ну, погодите же! Я объясню. У него же кости не поломаны, не пробиты, не укорочены. У него не травма, не дефект, а болезнь. Даже если, — если! — мы и сумеем исправить все его бесчисленные дефекты, она сведет всю нашу работу насмарку. Думаю, даже обострится, и будет только хуже. Перейдет куда-нибудь ну, не знаю — на почки, или на сердце, — и все!
Говоря все это, он не забывал следить за собеседником и с ужасом видел, что тот, — попросту не воспринимает его слов. Очевидно, слишком часто слышал в этом кабинете объяснения, почему, да по какой причине выполнить задание Руководства совершенно невозможно, да каким законам природы оно противоречит. И, скорее всего, вынес твердое убеждение, что при надлежащем нажиме невозможное все-таки становится возможным. Да, случались ошибки, но, в среднем, метод доказал свою эффективность. Так сказать, — статистически. Так что все отговорки бесполезны, и теперь в разряд статистических погрешностей предстоит попасть именно ему.
— Я в этом ничего не понимаю. Это вы доктора, вы и лечите!
— Да не лечатся эти болезни!!! Я, может, и отстал по этой части, но не настолько. Если б имелись какие-нибудь заметные успехи, то знал бы. Только нет их.
— Нет, так добивайтесь. — Министр явственно терял терпение. — Это политическое дело, и решение по нему принято. Понятно? Принято. И теперь нам, — вам, мне, любому привлеченному, — остается только выполнять! А всякие там рассуждения и недовольства оставить при себе. Как на фронте, понятно? Кстати, в людях вас никто не ограничивает. Можете привлекать кого угодно, что угодно и как угодно. Все! Контакты получите у секретаря…
Вот так вот, — горела в душе обида, — макнули мордой в говно, а ты обтекаешь… Гос-споди, да что же у нас за страна такая, несчастная, — даже отказаться от дела, — и то нельзя. Чтобы они отцепились, нужно, по крайней мере, — умереть.