Гномон

– Нет-нет. Просто временные трудности. Ваш мозг сейчас всему учится заново. Неделя, может, чуть больше. А через несколько месяцев снова будете отлично играть в пинг-понг.

Глупая игра.

– Да ну, что вы. Совсем глупая?

Лыжи.

– Вот и хорошо. Думайте о лыжах, давайте поработаем ножками. Мы быстро вернем вас в строй.

Допрос окончен.

– Что? Нет, к сожалению. Увы, дознание продолжится, раз уж мы стабилизировали ваше состояние. Скоро начнут. К несчастью, я ничего не могу с этим поделать.

Не разберу. Ты плохой или хороший. Видно, плохой.

– Вы мне нравитесь, Диана. Я лишь делаю то, что считаю наилучшим. Теперь, прежде чем я вам позволю уснуть, давайте еще разок попробуем поднять руки? Упритесь палкой в снег для поворота – или так уже не делают на современных параболических лыжах?

Но со мной что-то происходит – или снова происходит. Я вижу, как слова вылетают у него изо рта, вижу написанными, а не слышу. «Параболических» вылетает сразу с графиком, и математика касается меня, точно рука. Я ее чувствую, понимаю тригонометрию так, как вы понимаете запах жареного мяса. Мне не нужен карандаш. Я могу языком проводить расчеты. Неимоверно сложные. Неимоверно. Больно, будто пытаешься открыть рот пошире, и уголки начинают кровить. Пожалуйста, не говорите слово «Вселенная». Я не хочу…

Блин.

«Вселенная» – большое слово. Оно просто не помещается у меня в голове, у меня во рту. Нужно его выпустить, и я говорю, но говорю на языке Бога; бесконечный поток слогов, которые я не могу удержать. Пророчество или неделимая, неотвратимая истина: ФА ЛА ГА ПА НА МА ДА ДИ ДО НО ШО МО МИ МАЙ ЗАЙ ЛО ФА ФО ФА ФА ФО ГО ГИ ГИ ГО. Это заклятье, алхимия, и она трансмутирует мир. Это апокатастасис, и он несет тьму, ведет Эреб в землю людей, и акулы плавают в нем и в моей крови, а я – тысячи, я – ФА ЛА ФА РО ДЖО ДЖИ ДЖО.

Добрый доктор, который ублюдок, грязно ругается, и его выражения тут же обрастают примечаниями, висящими в ночи.

ФА ЛА РО ДЖО ДЖИ. Глоссолалия, не более того, и в бутылке, слишком мелкой для нее. Но потом, слава богам, мир трансмутируется.

* * *

Вселенная сжимается в крошечную точку, едва заметную, я ее смахиваю с рукава и оглядываю сад. Я вижу пчел в азалиях, но не слышу гудения. Они даже не двигаются, пока я сама не двигаюсь, будто мы синхронизированы с ними, как на катушке старого пленочного кино. Вперед – назад. Вперед – назад. Я в памяти.

Называлось это место Бёртон, точнее, мы его так называли, потому что надо же было его как-то называть. Есть английское выражение «двинуть в Бёртон». Оно означает упасть и разбиться, или просто пропасть. Никто не знает, почему оно именно это значит. Идиома просто появилась где-то в середине ХХ века. Никаких объяснений нет. И никто не знает, почему оно вдруг разлетелось и оказалось у всех на устах. Нет Первого Применения, нет «джерримендеринга». Вчера оно ничего не значило, сегодня – в словаре. Но теперь его уже не услышишь: как другие старые слова вроде «липа» или «шузы». Оно существует лишь потому, что мы говорим, что оно существует. Как и сам Бёртон.

Для начала они нам выдали Ричарда Фейнмана, математика. Он заметил – среди прочих своих потрясающих открытий, – что разные люди считают по-разному. Одни шепчут себе под нос, но не говорят, другие видят цифры. Тех, кто шепчет, можно отвлечь словами, особенно если кричать другие цифры, но это никак не трогало визуалов. Они могут поддерживать разговор и продолжать считать.

Мы начали с того, что овладели техникой, которая была нам не свойственна. Потом нас учили прослеживать два разных потока чисел, а затем мы научились считать, пользуясь другими чувствами: вкусом, запахом, осязанием – даже чувством равновесия. Какое на ощупь число 55? Как оно пахнет? Я знаю ответы, но вам они ничего не скажут.

Научившись удерживать сразу пять потоков чисел, мы взялись за по-настоящему экстремальные штуки: контролируемые сновидения в бодрствующем состоянии и избирательную архитектуру множественной личности, камуфляж сознания. Мы проживали символы, загадки, герменевтические круги и физиологические парадоксы. Мы узнали: чтобы обмануть машину, не нужно быть идеальным обманщиком; достаточно просто поверить, что все – обман. Если мир – ненастоящий, и все, что мы видим, – симуляция или игра, выдумки, которые мы к ней пришиваем, ничем не отличаются от воспринимаемых нами через органы чувств. И это правда: огромное количество свидетельств указывает на то, что мы живем внутри компьютера. Любая вселенная, способная поддерживать технологически развитую жизнь, скорее всего, рано или поздно там окажется. Любая технологическая цивилизация разработает модели и в сравнительно короткий срок сможет замоделировать все, что может ожидать увидеть в жизни населяющий одну планету вид. В таком случае симуляция быстро дойдет до появления в ней симуляционных компьютеров, способных таким же образом моделировать все это и так далее, до бесконечности, ограниченной лишь счетными мощностями компьютера.