Нет. Нейт ищет не это. Но она уверена, что Диана Хантер сама училась или ее учили чему-то подобному так, как она описала, довела свой мозг и его функции до опасного предела, чтобы одолеть машину.
Ну теперь скажи это. Хантер одолела машину.
Нейт молчит, и вскоре Свидетель приходит к выводу, что она задумалась и забылась.
– Нет, – отвечает Нейт, потому что это абсурд.
А потом почти говорит «да».
Затем она надевает пальто и выходит на улицу, предоставив машине самой догадаться, куда она идет, и все подготовить.
Где-то между Пикадилли и Гауэр-стрит, сидя в застрявшем в пробке даблдекере, – у Оливера Смита сегодня явно не лучший день – от нечего делать она набирает номер, который боится набрать.
– Табмен?
– Ну, это мой телефон, милая, а нам номерами меняться не разрешается вроде?
– Это я.
Табмен не отвечает. Наверное, не может придумать ничего более бессмысленного, чем представиться.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то пострадал от записи?
– В смысле? Получил физическую травму? Точно нет. Их иногда шатает, если они слишком сильно уйдут в записи с темной стороны. Каждый год нам приходится разбираться с идиотами, которые лезут смотреть записи пациентов с глубокими психическими расстройствами. Четыре года назад была шумиха про одного слепого, который выработал у себя что-то вроде эхолокации. Молодые да ранние решили, что это даст им супергеройские силы. Эротическая составляющая тоже нравилась; вроде бы у него там все очень крепко стояло. Придурки, – добавляет Табмен, кратко резюмируя свое мнение об университетах и их выпускниках.
– И что с ними происходит?
– Да ничего, в конечном итоге. Проспятся, и всё. Некоторым нужно, чтобы их обняла мамочка и дала таблеточку аспирина. Кстати, это я. Так что кончай вилять и выкладывай, в чем дело.
– У нее был инсульт. Наверное. Я… я была не готова.
– Ого. Жестко. Да. Наверное, было ужасно. Но это не значит, что у тебя тоже был инсульт, и все такое.
– Не значит.
– Если ты пошла в театр, а там Юлия Цезаря зарезали…
– Знаю. Но тут переживание чуть более непосредственное, чем в первом ряду перед сценой.
– От первого лица, да. Вроде компьютерных игр, где на планету валят пришельцы, а у тебя из оружия лишь консервный нож. Но только и всего, Мьеликки. Ты теперь всегда будешь иначе смотреть на тех, у кого случился инсульт, потому что знаешь отчасти, что они пережили, но все равно ты – наблюдатель. На самом деле ты знаешь только, что чувствует человек, у которого не было инсульта, переживший опыт чужого инсульта. Никакого кровоизлияния у тебя в мозгу не случилось. Бывает, что люди потом страдают от ПТСР. Тебе это не грозит.
– Почему?
– Потому что ты из другого теста. Ты из того теста, что просто выправишься, а потом будешь долго волноваться, что все значит.
Это правда.
– Как лучше себе помочь?
Табмен с шумом выпускает воздух:
– Ужраться вдрабадан – вот мой совет.
– А поможет?
– Не очень. Но когда похмелье выветрится, память потускнеет, и ты уже не сможешь сказать, что и отчего.
– Нет, без меня.
– Как хочешь.
– Можно мне снова использовать запись? Не обязательно ждать? Это срочное дело.
– Не лучший выбор, но твое дело – твои кошмары.
– С кошмарами я разберусь.
– Ну ладно.
– Но опасности нет. Настоящей опасности.
– Ну, кроме рака мозга, ясное дело.
– Да пошел ты, Табмен.
– Всегда пожалуйста, инспектор.