Гномон

Инспектору нравится Чейз Пахт. Похоже, дурные привычки укрепили ее, а не предали. Курение – как бы его ни модифицировала наука – штука вредная, как, впрочем, и красное вино, виски или сэндвичи с беконом, но именно их, как утверждает Чейз Пахт, она любит inter alia [30]. По ее собственной оценке, предпочтения таковы: бары с громкой музыкой; споры и гуманитарные науки; молодые люди, которые с ней в шутку флиртуют; женщины любого возраста, которые не ревнуют, если их перещеголяет дама, внешне похожая на пивной бочонок. В уголках ее глаз скопилось столько тонких, похожих на птичьи лапки морщинок, что можно вообразить стаю ворон.

Нейт подготовила целый список, но сейчас, повинуясь интуиции, задает неожиданный вопрос, который беспокоил с момента, когда Шенд познакомил ее с суевериями фанатов Хантер.

– Можно ли закодировать человека в текст? Записать его в книгу?

Чего бы ни ждала Чейз Пахт, но явно не этого. Сперва она щурится, будто собирается отмахнуться от идеи, затем широко раскрывает глаза, когда в ее голове отрицание сталкивается с невольным стремлением обдумать, как бы это осуществить. Нейт едва не рассмеялась, глядя, как порывы вмешиваются в чужие мысли.

Интересно, я тоже так выгляжу, когда работаю над делом?

Если знать, как это бывает, можно проследить все этапы. Вот-вот, в любой момент. Пахт хмурится, когда волны первого взрыва запускают у нее в голове цепную реакцию.

– Нет, – наконец говорит она. – Нет. Но…

Она покачивает головой и плечами, выгибая хребет так, словно изображает весы.

– Но?

Пахт взмахивает руками:

– Но… ничего. Представьте, что вы посадили в мастерской хитроумного механика и дали ему задание: собрать из подручных средств швейную машинку. А когда он закончил, добавили, что нужно сделать часы. Он собрал их из швейной машинки и других дополнительных деталей, но необходимо, чтобы машинка работала, хоть и стала часами. Когда он справился и с этой задачей, вы сказали, что еще нужна печка и водокачка, а также автоматическая доилка. И все они должны быть собраны из швейной машинки или часов, и все должны работать. Понятно? Теперь представьте, что вы этим занимались десять тысяч лет, пока у вас не получился целый город взаимосвязанных автоматов, и где-то внутри по-прежнему работает швейная машинка, с которой все началось, а потом кто-то пришел и сообщил, что хочет все это упаковать в баул. Даже в наперсток! Нет.

– Но.

В голосе Пахт по-прежнему скрывается намек на «но» – академическое упрямство ученого, столкнувшегося с проблемой на своем поле.

– Ладно. Но. Но я полагаю, что можно воспринять тон – не человека, но личность, – как стихи. Поэзия – дробовик, нацеленный на наши общие переживания, и есть надежда, что дробь поразит такую часть цели, что мы все получим огромный блок информации, закодированный ссылками и метафорами примерно похожим образом. Возникнет единство между поэтом и читателем. – Она вскидывает руку. – Мне всегда хотелось снять коннектом с группы подопытных субъектов до и после чтения стихотворения. А еще лучше – держать их порознь, но организовать совершенно одинаковые условия жизни на неделю, а потом заставить прочесть роман. Проверить, насколько он их изменит. Какое значение будет иметь, хороший это роман или плохой? Насколько постоянными окажутся изменения? Книга навсегда включится в коннектом или сработает, как камень, брошенный в пруд, – всплеск, круги по воде и канул в будничное дерьмо, которое правит всеми нами?

Пах фыркает.

– Если отнять первую картину от второй, – замечает Нейт, – у вас останется коннектом книги в сознании читателя.

Пахт вздрагивает.

– Насколько это вообще имеет смысл, – говорит она, – да, останется. Как одиночный кадр из фильма. Даже несколько кадров, наверное, из важных, поворотных моментов, которые позволяют мозгу восстановить течение сюжета. И прежде чем вы спросите, да, я полагаю, можно сгенерировать, по меньшей мере, костяк текста по коннектому человека.

– Лекало.

– С помощью которого удастся произвести нарратив, который будет настолько этим человеком, насколько возможно. То есть – в незначительной степени. Да, – в глазах Пахт на миг вспыхивает огонь первопроходца. – Но куда интереснее и куда более опасно и незаконно было бы узнать, возможно ли создать такое лекало для текста, который тронет широкую аудиторию и приведет коннектомы читателей ближе к желаемой форме. Не загрузить человека в книгу, но повторить его в умах тех, кто прочтет текст.

– Это манипуляция выбором.