Первой входит Пиппа Кин и занимает свое место без извинений. У нее такое выражение лица, будто она врач, обдумывающий очередность оказания медицинской помощи.
– Я – Руби, – говорит она. – Хотя на самом деле Пиппа, конечно.
– Конечно, – шепчет в ответ Нейт, осознанно невыразительно.
– Настоящие имена не стоит использовать, – говорит Джонс. – Мы не должны выделяться в Системе. Нам нужно быть обычными. Так что Руби – в некотором роде должность.
Кин фыркает: хватит уже. Джонс выглядит так, будто его застукали, когда он писал записочки на уроке.
Женщина, которая называется Хлоей Уильямс, не садится. Она входит, снимает пальто, вешает его на крючок, а потом останавливается перед ними, как перед расстрельным взводом, хотя этим взводом она скорее командует.
– Чепуха! – заявляет Чейз Пахт, не обращаясь ни к кому конкретно. Затем обходит стол и разводит руки.
В голове Нейт включается сигнал тревоги. Она поворачивается всем телом и выставляет указательный палец, точно клинок, так что Пахт придется напороться на него, чтобы заключить инспектора в объятия. Чейз слегка подается назад, затем согласно кивает. Выражение ее лица говорит: может, потом, когда ты все поймешь.
Нейт в этом сомневается. Теперь протестует Кириакос, который в такой момент смены сторон и неверных исходов никому не позволит себя вязать. Пахт – не слезливая бабуля, чтобы разбрасываться такими материнскими жестами направо и налево. Это ход.
– Ты же мне помогла, – говорит Нейт.
Она демонстрирует, что ее возмущает нелогичность. В этой комнате не стоит казаться обиженной.
– Да, – соглашается Пахт. – Помогла.
Чейз Пахт наливает себе воды из школьного кувшина в центре стола. Стаканы противоударные, граненые и поблекшие от долгой службы в Лондоне. Она поджимает губы, словно чтобы сказать: в таком месте ничего лучше ждать не приходится, неужели нельзя было собраться в пабе?
Нейт напоминает себе, как тут очутилась. Вспоминает черные шрамы Эмметта. Здесь его убили, даже если приказ не прозвучал в этой комнате. Его отдала удаленная комиссия, а здесь – люди, которые его убили. Пиппа Кин, скорее всего, занималась его соцобеспечением – большей измены Нейт представить себе не может. И еще – вот люди, которые гнали Диану Хантер по ее собственному разуму, пока не загнали насмерть; то же сделали с Анной Магдаленой, когда Хантер еще всем руководила. Сколько подобных приказов они отдали за эти годы?
Нейт может здесь погибнуть. Сойти сума. Подвергнуться пыткам. Или они просто будут очень убедительны. И у них окажется очень простое объяснение всему.
– Мы на одной стороне, Мьеликки, – говорит Пахт. – Знаю, выглядит иначе, но на одной. У тебя ведь до сих пор есть твой щит, так?
Гномон ставит им твердые шесть баллов из десяти и даже знает, как это называется.
Умелая работа, но не высший класс.
Сменить передачу: теперь не говорить с Джонсом, который по-прежнему не может ей прямо смотреть в глаза, потому что знает – он злодей. Пахт изображает суррогатную мать-волчицу, хотя не слишком для этого подходит. Инспектор не достает свой значок из кармана и отвечает вопросом на вопрос:
– Почему не ты главная?
– Не хватает воображения, – без запинки отвечает Пахт. – Я анализирую, а производить не могу. И людям не нравится, когда я руковожу. Даже мне самой не нравится. Возникает трение, основа расшатывается, особенно если в нее не влить пинту-другую. Нет. Попробовала, не понравилось. Щит, Мьеликки. Скажи, что он означает.
Хантер предостерегает ее, но Нейт и сама понимает: как только она свяжет себя со щитом, примет аргумент в скрытом построении Пахт. Не стоит недооценивать его силу, раз оно десятки лет убедительно звучало для Дианы Хантер и по-прежнему кажется веским самой Пахт. Нужно сломать ритм, но совсем избежать танца нельзя. Откажешься, и они перейдут к другим методам. Играй, чтобы выиграть время, дождись подходящей возможности.
Плыви по течению, но удерживай линию обороны. Как Хантер, а мы знаем, чем это закончилось.
Пахт по-прежнему ждет, но в ее взгляде уже сквозит нетерпение. Нельзя слишком затягивать с каждым ответом.
– Защита. Служба. Справедливость. Если необходимо, жертва.