Гоба Ира: другие произведения

быть настолько разумным, чтобы придумывать для своих фантазий подобные...

традиции.

Вилен, видя изменения в выражении моего лица, паникует:

-Бэмби, пожалуйста, успокойся. Ты же вела себя так хорошо. Сейчас не время для

такого нерозумного поведения. Пожалуйста, не разрушай наши планы и возьми

себя в руки.

А что он сделает, если я начну бегать по комнате, вопя во все горло ? Нет, мне

совсем не улыбается усложнять свое, и без того запутанное, положение.

Вилен видит резкую смену моего настроения, медленно накидывает мне на

голову саван, который, судя по шорохам при соприкосновении с полом, длиннее, чем накидка.

Потом он ощупью находит под ним мое правое предплечье, сжимает его и жестко

говорит:

-Идем... И, Бэмби, без фокусов. На кону, без преувеличения, наша жизнь.

Мы недолго шли по коридору, потом спустились по лестнице на два пролета и

оказались, судя по количеству воздуха, на улице. Вилен сделал еще несколько

шагов и сказал мне поднять повыше ногу. Раз уж я решила вести себя как

марионетка, то нечего гадать, зачем меня просят сделать то или иное движение -

надо слепо подчиняться указаниям. Я чувствую на своей талии вторую руку

Вилена. И автоматически, ощутив опору под правой ногой, поднимаю левую. Мой

кукловод подталкивает меня, и слегка разворачивает, пока я не почувствовала, как

что-то упирается мне под колени. Я подчиняюсь его словам: "Присядь, пожалуйста", - и тут же ощущаю, что пол и сиденье подо мной аккуратно

поднимаются. Вилен присаживается рядом, приобнимает меня за плечи и хвалит:

"Хорошая девочка, так держать".

То, в чем мы находимся, стало двигаться, слегка покачиваясь в такт... чего?...

неужели шагов? Судя по ощущениям и звукам снаружи (я чувствую, что мы

внутри чего-то), нас кто-то несет.

Как только мы остановились, Вилен поднял меня и вывел наружу. Мои тапочки

оказываются на чем-то мягком, напоминающем ковер. Мы идем, и я слышу тихий

гул множества голосов, раздающийся со всех сторон.

Мои мысли застыли. Они не могут ни о чем думать, ничего анализировать, они не

способны выдвигать какие-либо предположения по поводу происходящего со мной

в данный момент.

Все, на что способен мой разум - это фиксировать сигналы слуха и обоняния.

Еще, я полностью концентрируюсь на своей осанке, стараясь держать спину

максимально прямо ( смех, да и только - но вот мне, почему-то, совсем не смешно).

-Бэмби, сейчас будет лестница в пять ступенек, - тихо сказал Вилен, немного

сбавляя темп, и, убедившись в том, что я нащупываю первую ступеньку, вздыхает с

облегчением.

Я начинаю мысленно призывать свои серые клетки: "Сволочи помороженные, что же вы так себя ведете? А ну думать быстро!!! Или вы хотите, чтобы я это

делала за вас?". А в ответ тишина...

В помещении, в которое меня ввел Вилен, немного душновато.

Мы все шли и шли, затем поднялись на три ступеньки.

Поддаваясь давлению на свое предплечье, делаю поворот на девяносто градусов

и мгновенно ощущаю неуютный вакуум полной тишины. Пальцы Вилена слегка

сжались, как бы напоминая "без глупостей", и сразу после этого, он отпускает мою

руку. Я перестала ощущать его рядом с собой и так испугалась, что чуть не заорала

во всю глотку. Хорошо, что услышала громкий мужской, абсолютно незнакомый

мне, голос позади себя. Это помогло мне взять себя в руки и осознать, что меня не

оставили неизвестно где совершенно одну. Этот голос продекламировал нараспев:

-Возблагодарим нашего небесного Отца. Аминь.

И в ответ послышался многоголосый повтор:

-Аминь.

-Велики деяния Его. Аминь.

-Аминь.

-Неисповедимы пути Его. Аминь.

-Аминь.

-Восславим же милость Его. Аве-Аве-Аве.

-Аве-Аве-Аве.

От экзальтации всех этих голосов, у меня по спине бегом промчались мурашки.

Мои мысли начинают постепенно включаться, и я начинаю рассуждать о

причинах своего внутреннего дискомфорта ( второстепенных, разумеется, так как

главная его причина в том, что я нахожусь неизвестно где, в окружении

неизвестно кого).

Мне уже не хочется вслушиваться в смысл проповеди - я верю в Бога, но считаю

все слова проповедника пустыми и неискренними.

К сожалению, я не могу вспомнить, кем была, и какой образ жизни вела, и то, насколько мои действия в прошлом соответствовали главной Божьей заповеди: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем

разумением твоим. Но мне очень хочется верить, что я всегда помнила об этом.

В манере проповеди, в голосах, отвечающих на эту проповедь, я не слышу

глубокой благодарной веры. Это - неприкрытое слепое поклонение, замешанное на

чувстве страха перед наказанием. Проповедник через слово повторяет "грех-кара".

Думать - грех - кара, непослушание - грех - кара, и все в таком духе.