Гобелен (СИ)

Локи смеялся и смеялся, пока не заныли бока, пока не покраснели глаза, а зрение не затуманило слезами, и тогда он перекатился на бок. Он не слышал, как ушел Фьюри, он не слышал, как разомкнулись замки или грохота подноса, просунутого через отверстие слева от него, он не слышал, как снаружи сменялись охранники. Это было уже чересчур, слишком много и слишком тяжело, и, подумать только, ему объявили такое же наказание, как и у Тора, - ссылка в качестве смертного в Мидгард, - но даже сейчас, хах, даже сейчас он не был равным Тору. Он был передан, наказан Асгардом - они оставили его под заботливой опекой человечества, оставили им на потеху как инопланетного монстра в клетке.

Фьюри будет его пытать, разберет по швам и выпотрошит внутренности только, чтобы посмотреть, как устроен чужой бог. Раскроет все его секреты; вытянет по капле его сейд… и затем, когда с ним закончат, может быть, вдруг так случится, если Локи достаточно повезет, он позволит ему умереть. В его намерениях не было никаких сомнений. Ибо когда Щ.И.Т. задаст свои вопросы, Локи не сможет на них ответить - он не ответит, он ничего им не даст, больше никаких способов ему навредить - человечество, а оно тоже самое, что и везде, такое же грязное, извращенное и развращенное, и оно попытается причинить ему боль. Совсем как…

Локи подавил сдавивший горло вой и сморгнул предательские слезы. Неважно. Неважно. Чтобы они с ним ни сделали, неважно, потому что ничто не может сравниться - вообще ничто не может сравниться - с той черной и мерзкой, и промозглой тюрьмой, где он гнил, сломленный, покрытый синяками и забытый.

Нежеланный.

Он скрутился на тонком матрасе, подоткнул колени поближе к груди и заснул.

Тревожные сны снились ему в его первый за многие годы настоящий отдых, первый с тех пор, как Иной и Танос вырвали его из небытия, с тех пор, как он упал среди льда и снега, и черных глубин бездны. Из ничего в ничего.

Но в то же время здесь было что-то, был кто-то, и Локи вспомнил чувство бесконечного мгновения агонии. Он вспомнил кошмар, что существовал внутри, в промежутке, в забвении между жизнью и смертью и знанием, но ненастоящим знанием того, что наступит следом. Как Иной снова и снова, и снова разрывал Локи на части, и красный, красный, яркий красный, что нес в себе так много обещаний, и желтый (или это был золотой? сейчас он не мог вспомнить), размазанный поверху мерзкими касаниями, и звуки, которые издавал молодой бог, ох, и звуки, и крики, и мольбы, и так много, так много пожеланий, чтобы это закончилось, чтобы все наконец закончилось, и, ох, как же много, слишком много, так много звуков, так много цветов…

Он проснулся с испуганным вскриком и в ужасе взглянул вниз, на синеву, крадущуюся от кончиков его пальцев и дальше по ладони. Локи вновь закричал, но ничего не случилось, синева не пропала, и он засунул свои трясущиеся, неестественно окрашенные руки под ноги, когда стражники уставились на него через стекло.

Это ограничения его сейда, думал Локи. Почему-то оковы Одина не смогли подавить душевное страдание Локи, и иллюзию облика аса стянуло с него, отбросило за пределы ее сил. И сквозь нее выглянула истинная природа бога, монстр, скрывающийся под ней.

Ну конечно, именно сейчас покажется монстр. Там, где его присутствие не заставит Одина попросту казнить ледяного великана, которого он вырядил принцем, или навечно упрятать его подальше, упрятать этот нелепый облик, скрытый под сейдом самого Одина.

Но люди могут заметить, они могут разобрать его по кусочкам, лишь бы увидеть, из какой это магии сделано его тело, как высоко чужой сможет подпрыгнуть для своих тюремщиков, пока они стремятся выяснить, зафиксировать и понять эти голубые линии, медленно окутывающие руки Локи. Он сгорбился, желая, чтобы руки перестали трястись, желая, чтобы глаза закрылись.

Желая, чтобы кошмары закончились.

***

Потом пришла Романова. Она сулила ему награды, развлечения и разные пустяки, которые он может заслужить, словно он был каким-то ценным жеребцом. Словно он был дурацким мидгардским рабом.

Но Локи больше никогда не склонится. Ни после - ни с тех пор - никогда больше.

От нее он узнал, что Старк обговорил с Асгардом условия освобождения и гарантировал его испытательный срок в Мидгарде. Узнал, что Старк согласился нести за Локи личную ответственность, так что Богу Шалостей лучше не выеживаться.

Он посмеялся над Романовой. Как будто бы то, в чем клялся этот муравей, имело какое-то значение! И кроме того, разве он все еще не является Богом Огня? Шалости были не очень справедливым описанием, не тогда, когда не он их придумывал.

Тор тогда за ним так и не вернулся. Не захотел видеть Локи, если верить словам посланника Асгарда. Как сказали Локи, вместо него обговаривать условия его приговора Один прислал Сиф. И Локи смеялся, потому что, ну конечно, Один пошлет Сиф - ту, которая веками добивалась Тора, ту, которая в тысячах битвах сражалась на стороне Громовержца. Какое еще более лучшее сообщение можно придумать для мидгардского любовного интереса Тора?