Гобелен судьбы

— Ищу, — согласилась она, рассматривая высокую тонкую свечу. — Не хватает мне светового дня для работы, вот выбираю для глаз помощников.

— Есть у меня вещица, которая тебе поможет.

Прасковья повернулась, посмотрела на него снизу вверх.

— Мне подарки не нужны, — сказала она без улыбки.

— Тогда пусть это будет плата за гобелен, — нашёлся Никола.

— Справедливо, — прищурилась Прасковья.

Никола достал лампадку, пристукнул, показал разноцветные огоньки.

— Вечером светит как надо, — объяснил он.

Огонёк отразился в глазах Прасковьи.

— Коль прав ты, завтра твой гобелен доделаю. Приходи после полудня работу принимать.

Долго ещё Никола глядел ей вслед, не мог наглядеться. А после брёл по заснеженной улице и думал, как завтра заберёт гобелен и домой воротится, а Прасковья здесь останется. И что же, никогда он её больше не увидит? Сердце завыло одиноким волком.

До поздней ночи Никола с медвежонком играл, а на следующий день кое-как полудня дождался и чуть не бегом к Прасковье бросился. Добрёл до той тропинки, что в дверь упиралась, а по ней парень незнакомый ходит да всё высматривает. Притаился Никола за деревом и следил, найдёт ли парнишка дверь, а у самого кулаки так и сжимаются.

Походил незнакомец туда-сюда, потом пнул снег сапогом и удалился восвояси. Никола вышел на тропу, поднял взгляд, а дверь тут как тут. Постучал, заглянул и вошёл.

Прасковья стояла у окна спиной к нему, прямая и стройная.

— Здравствуй, — проговорил он.

Хозяйка повернулась так, что коса её хлыстом в воздухе стеганула. Бледное лицо, тёмные круги под глазами. Даже черты как-то заострились. Она протянула лампаду.

— Не достойна я этой платы, — сказала Прасковья. — Забирай.

Никола в недоумении смотрел на неё.

— Всю ночь над гобеленом просидела, но закончить так и не смогла.

— Ничего, я подожду.

В сердце Николы будто огонёк загорелся — значит, теперь он её ещё хоть разок да увидит.

— Могу завтра прийти.

— Нет! — Прасковья шагнула вперёд, протягивая лампаду. — Не получается у меня. Не заслуживаю я.

Досада, с которой она произнесла потушила весь свет в Николином сердце.

— Заслуживаешь, — он осмелел, подошёл ближе, обхватил её маленькую ладонь, что сжимала лампадку, прижался губами. — Ещё как заслуживаешь. Без твоего гобелена как бы я свой дар разглядел?

В глазах Прасковьи разливался уже не мёд, но озеро. Переполнилось и вышло из берегов, потекло слезами по бледным щекам.

Она высвободилась из его ладоней, отошла к станку.

— Не получается, — повторила она, поглаживая гобелен.

— Получится, — сказал Никола, сам не зная, откуда такая уверенность. — Я завтра приду.

— Послезавтра, — возразила Прасковья. — К утру.

Ужинал Никола с соседями.

— Я в цирк пойду! — хлопнула в ладоши Маша. — Любишь клоунов?

— Я фокусы люблю, — улыбнулся Никола.

— Пойдёшь со мной? — протянула руки девочка.

— И правда, Никола, идём с нами, — сказал Рудольф. — Грех пропускать веселье, раз уж ты здесь.

Никола согласился.

Покупая билет, Никола заметил того бородача, что на ярмарке вязаного медведя купил. Сидел он с жалким видом, сжимал в ручищах ту игрушку и смотрел перед собой красными слезящимися глазами.

— Что это с ним? — спросил Никола у продавщицы билетов.

— А-а, — протянула женщина. — Это дрессировщик. Горюет он. На той неделе медведь его от старости помер, а он с ним с молодых когтей возился, всё равно что с братом младшим. Который уж день несчастный ходит, боюсь, как бы горе его не сгубило.

Представление Никола пропустил. Зато радость, с которой смотрел дрессировщик на мишку в сарае, развеселила его по-настоящему. Медвежонок, правда, поначалу испугался, забился в угол, но Никола его убедил, что так будет лучше.

— Позаботься о нем.

— А как же! — сиял дрессировщик. — Если Михалыч мне братом был, то эта уж как дочка будет.

— Дочка?

— А то! Смотри, какая девица-красавица.

— Красавица, — согласился Никола.

Все в тереме обрадовались, что у мишки новый хозяин появился. Рудольф с Лизаветой и Машей рано утром съезжать собирались. Никола тоже, видать, завтра свой гобелен заберёт да назад в Градолесье направится. Скоро уж и праздник, а он матери обещал вернуться.

Да только разлука с Прасковьей покоя ему не давала. Как же он жить будет дальше, зная, что она есть, а увидеть её никак нельзя? Что же это за жизнь-то будет? До первых лучей он в кровати проворочался, а как заслышал, что хозяева зашевелились, тоже больше уж лежать не стал. Соскочил на ноги и принял решение — пойду за гобеленом и руки Прасковьи просить буду.

Проводил он друзей, выпил чаю с хозяевами и к Прасковье направился.

Шёл уже знакомою тропою, сердце скакало от волнения, а что, если не примет предложения, что, если посмеётся? Ай, будь что будет! Да чуть не сел в сугроб.

Тропка привела к терему. Возвышался он красивый, резной, с балкончиком, со ставнями расписными. А дверь всё та же, что раньше в воздухе висела, на этот раз приоткрыта была, будто войти приглашала. Никола и вошёл.

В пустой горнице было темно и холодно. Печь не топилась, окошки ставнями прикрыты. Ковриков у порога след просты, а ткацкого станка будто и не было никогда.