Гобелены грез

Сэр Оливер внезапно осекся и ошарашено глянул на Одрис, и та поняла, что он не может взять в толк, почему говорит с ней на глазах у всех о таких вещах. Она не могла бы сказать с полной определенностью, но ей показалось, что столь необычная для старого рыцаря откровенность связана с тем, что он инстинктивно почувствовал перемены, происшедшие с ней, почувствовал, что она может теперь сама постоять за себя. Эта уверенность в собственных силах впервые зародилась в ней, когда она решила поехать в Морпет, и окончательно окрепла в тот день, когда — несведущая и незнакомая большинству людей в Хьюге — она поборола свой страх, спустилась в охваченный паникой внутренний двор замка, высмотрела именно тех, кого следовало, женщин и, опираясь на их помощь, подкрепленную собственным авторитетом благородной леди, навела порядок: скот загнали в загоны, детей поставили под присмотр, дружинников на стенах накормили горячей и сытной пищей.

Тем не менее, когда она, кивнув головой, печально согласилась: «Да, они заявятся», дядя глянул на нее еще раз и досадливо поморщился. Одрис вздохнула. Дядюшка Оливер почувствовал, но не поверил, что она превратилась из девочки в женщину, в для себя отметил лишь то, что ее пророческий дар предвещает беду. Что ж, было бы глупо рассчитывать на большее, подумала Одрис. Разве не возносила она ранее хвалу Богу за то, что он не наделил дядюшку большей проницательностью? Тут уж ничего не поделаешь. Достаточно того, что он ее любит. Пусть считает ее такой, какой она ему больше нравится, в конце концов это ничего не меняет. Она достаточно взрослая теперь, чтобы жить своим умом.

Пока длилась беседа, Эрик досыта наигрался с материнской грудью. Почувствовав, что сосок освободился, Одрис застегнула платье и поднялась на ноги, придерживая одной рукой сына, а второй поправляя на нем покровы, чтобы защитить от ветра. Сэр Оливер шагнул чуточку в сторону и набрал воздуху в легкие.

— Иди в башню, — сказал он. — В твоих покоях все осталось так, как было прежде. Тетя Эдит займется леди Мод. А мне, пожалуй, следует отправить гонцов, чтобы сзывали в замок крестьян.

Воспоминания об ужасах, увиденных по дороге, яркой молнией полыхнуло в мозгу Одрис, ее глаза заволоклись слезами, а руки крепко вцепились в Эрика

— Я молю Бога, чтобы вы не опоздали, — тихо сказала она.

Сэр Оливер тем временем уже направлялся к выходу, и подошвы его сапог резко скрипнули, когда он рывком повернулся к ней.

— Вот как? Я потороплю их. А как быть с Аланом и Оливером-младшим? Вернуть их в Джернейв, чтобы…

— Нет! — воскликнула Одрис со страхом и отвращением и тут же как маков цвет, зарделась от стыда — ведь теперь-то у нее не было причин не любить кузенов или не доверять им — и зажмурилась. Нет, она не может дать понять, что чувствует к кузенам. Сэр Оливер и Эдит огорчатся и обидятся. — Пусть возвращаются к себе и займутся хозяйством.

Открыв глаза, она увидела, что сэр Оливер вглядывается в нее со смятенно-удивленным выражением на лице.

— Ты права, — сказал он. — Под Джернейвом вот-вот появится армия, и в патрулировании отпадает необходимость. Нет смысла бросать людей Алана и Оливера на защиту нижней стены — погоды они там не сделают. Иное дело — южная граница. — Для нас многое значит, будем мы с хлебом этой осенью или нет. Опираясь на свои форты, они смогут сдерживать мелкие банды, рыщущие на юге в поисках фуража и съестных припасов.

Одрис взглянула на него беспомощно; ничего такого у нее и в мыслях не было. Она просто боялась кузенов; сколько бы ни прошло времени с тех пор, как они досаждали ей своим злобным презрением, она боялась их по-прежнему. Но не скажешь же об этом дяде, сэр Оливер всегда пропускал мимо ушей ее жалобы на них и сурово отчитывал Бруно за то, что он пытался хоть как-то защищать ее. Если бы тогда она лучше знала дядю… но тогда она его еще не знала так, как знает теперь, — лишь много позже она научилась любить его, а не бояться. Тогда же она трепетала перед ним немногим меньше, чем перед его сыновьями. А потом в поместье появился отец Ансельм, и она уже не чувствовала себя такой беззащитной. Все это было много лет назад, но Одрис и теперь чувствовала облегчение при одной мысли о том, что Алана и Оливера не будет в замке. Она улыбнулась самой себе, глядя в дядюшкину спину, поспешно удалявшуюся по направлению к казармам. Надо полагать, его вера в ее пророческие способности изрядно пошатнется, если шотландцы не появятся вскоре или, даст Бог, не объявятся вовсе. У нее не было озарений — ни пророческих видений, ни желания ткать.