Год благодати

– Где ты была? – спрашиваю я.

– Я ждала, – отвечает она, стоя у двери.

– Ждала чего?

– Ждала, когда ты вспомнишь… когда освободишься. – И тут она приоткрывает дверь.

Я резко просыпаюсь и обнаруживаю, что сижу на койке Герти и чую слабый запах лавровых листьев и лайма. Так пахло в аптеке… и я вспоминаю родные места. Когда-то я любила этот запах, но сейчас он кажется мне слишком резким… слишком терпким.

Но если это всего лишь сон, то почему приоткрыта дверь? Я уверена, что вечером затворила ее. Впрочем, я была такая усталая, что, наверное, могла и забыть. Нет, то, что я снова оказалась в становье, вовсе не значит, что я схожу с ума. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь сосредоточиться на чем-то приятном, на чем-то реальном – на серовато-розовом рассветном небе, которое вот-вот начнет отливать золотым. Рассвет – это мое любимое время дня, наверное, потому что он напоминает мне о Райкере. Наверняка, если закрою глаза, то вспомню, как он поднялся по приставной лестнице, снял свой саван и лег рядом со мной на кровать.

– Как видишь, я больше не чесалась, – говорит Герти, и звук ее голоса пугает меня.

Я оборачиваюсь и вижу, что она подняла руки в подобии варежек из полотна.

– Вот и хорошо. – Я улыбаюсь ей, радуясь тому, что она прервала мои мысли, и еще больше тому, что вижу – ее щеки уже не так бледны.

Я перехватываю взгляд, устремленный на мое левое плечо – на глубокую вмятину в нем, там, где пришлось вырезать отмершую плоть. Я накидываю плащ и запахиваю его.

– Прости, – шепчет она. – Я даже представить себе не могу, какой ужас тебе пришлось пережить.

Я хочу рассказать ей о Райкере… о том, как он спас мою жизнь, о том, что я оставила его потому, что хотела спасти… но не все секреты можно раскрывать. Если мой секрет выйдет наружу, виселицы не миновать.

– Ты должна научить меня заплетать такую косу, – говорит она, пытаясь разрядить обстановку. – То есть… когда мои волосы отрастут, – добавляет она.

Пощупав волосы, я обнаруживаю, что они заплетены в прихотливую косу.

Расплетя ее, я распускаю волосы, тряся ими так, будто в них полно змей. Я никак не могла заплести такую косу во сне – собственно говоря, я даже не умею заплетать косы так искусно, но я знаю, что такие прически может делать Кирстен. В День невест у нее была точно такая же коса. Я вспоминаю, как в первый наш вечер в становье девушки рассказывали об Ольге Ветроне, девушке, убежавшей в лес и сгинувшей там. Они говорили, что пока она спала, призраки заплетали ей косу и перевязывали ленту. Делали все, чтобы она окончательно сошла с ума. Неплохо задумано, Кирстен.

Я выхожу наружу и вижу, что Кирстен и остальные собрались вокруг колодца. Как только я направляюсь к отхожему месту, все замолкают. И поворачиваются ко мне. Я чувствую, как в меня впиваются их взгляды.

– Поди сюда, – говорит Кирстен, и от ее тона у меня падает сердце.

Хоть бы она сказала это не мне, а кому-то другому, думаю я, но, обернувшись, не вижу никого рядом.

Я, нехотя, иду к ней. Я пытаюсь не паниковать, но не могу не задаваться вопросом: а не подслушала ли она наш вчерашний разговор с Герти, не вспомнила ли, что изгнала меня из становья… что рубанула в плечо топором?

– Ближе, – говорит она, держа ведро воды. Видя ярко-зеленые водоросли на веревке, я вспоминаю мерзкий вкус, вкус водяного дурмана.

Дженна делает шаг и, оступившись, нечаянно толкает руку Кирстен, и та проливает немного воды.

Кирстен тут же впечатывает ведро в лицо Дженны. Я вздрагиваю от хруста зубов. Изо рта Дженны бежит кровь, но она не кричит… и даже не вздрагивает. Остальные девушки продолжают стоять, ничего не предпринимая, похоже они давно привыкли к внезапным вспышкам жестокости. Или же я забыла, каково это – жить среди них.

– Это для Тирни, – говорит Кирстен, показывая на ведро.

С его края капает кровь Дженны, и к горлу моему подступает тошнота, но, если я откажусь, Кирстен может что-то заподозрить.

Взяв ведро, я делаю вид, будто пью, и тут Кирстен наклоняет ведро, так что мерзкая жидкость все-таки оказывается у меня во рту. Я давлюсь водяным дурманом, кровью Дженны и злобой Кирстен, а остальные хохочут, сверля меня чернотой своих безумных зрачков.

Зайдя в лес, растущий на краю становья, я тотчас же сгибаюсь и выблевываю все содержимое своего желудка. Не сделала ли ужасную ошибку, вернувшись сюда? Мне надо было использовать саван для того, чтобы убраться отсюда и больше не возвращаться…

– Саван, – шепчу я. Андерс. Не об этом ли предупреждала девушка в моем сне? Андерс сказал, что придет за мной, если я в точности не исполню его указаний – а ведь он велел оставить саван снаружи, по ту сторону ограды.