Год Быка

– «Ну, что ты хочешь?! Хватит издеваться! Сколько можно баловать?!» – замаскировал муж своё смущение.

У тебя уже детство в жопе не играет, или что-то другое?! Может плавки тяжёлые стали?! Или у твоей вешалки крючок не в ту сторону загнулся?!» – не унималась, разошедшаяся Ксения.

– «Ну, сколько можно озоровать? Пора и серьёзным быть!» – как мог, отбивался муж.

– «А, что? У тебя уже что-то серьёзное?!» – потянулась, было, она к голому заду, выходящего из спальни мужа.

В понедельник, не смотря на число 13 июля, на работе всё было по-прежнему. Моя руки, Платон с удивлением вдруг обнаружил, что у него не кусок мыла, а два маленьких обмылка:

– «Во, засранка, Надька! Меня держит за человека второго сорта! Потому и обмылки свои подсовывает!».

На следующее утро наступил Данилов день, то есть 14 июля – день рождения сына Платона Даниила.

Утром попутчиком Платона оказался дальний сосед по их дачной улице, бывший футболист, а ныне алкоголик, пенсионер с шестилетним стажем, Владимир. Их неспешная беседа в вагоне электрички, часто прерывающаяся «аками» со стороны уже плохо слышащего, не стимулировала Платона на её продолжение, и в разговоре наступило затишье. Почему-то затих, возможно, уже сморенный утренней жарой, и почти весь вагон.

Природа словно старалась отдать долг жарой до тридцати. И вдруг тишину жаркого вагона неожиданно разбудил громкий чих моложавой женщины, слишком энергично обмахивавшейся веером.

Народ словно проснулся и загалдел с новой силой.

Уже на работе, поздравив по телефону сына Даниила с днём рождения, Платон в своём прохладном помещении с удовольствием углубился в традиционное наклеивание этикеток на банки.

Эта тупая работа позволяла ему всегда иметь свободными свои мозги для писательского творчества, и он этим плодотворно пользовался, и не только на рабочем месте.

В обед в столовой Платон отметил про себя, как писатель, два интересных наблюдения.

Совсем молодой мужчина сел за соседний стол лицом к нему, и теперь Платон невольно полностью созерцал это чудо общепита.

Тот положил оба локтя на стол. Левый вдоль его края кистью под себя.

А правый, в котором держал ложку, отвёл далеко в сторону.

С ногами же всё было наоборот. Здесь в сторону было отставлено почему-то левое колено.

Поэтому в проекции на Платона мужчина занимал фактически два места. Видимо этот мальчик с детства отстаивал своё я и место для него.

Второе наблюдение – постоянный клиент, как прозвал его Платон «Человек в футляре и даже циркуляре».

Сейчас он в очередной раз обратил внимание на странного мужчину, внешне очень напоминавшего ему его умершего товарища Юрия Васильевича Максимова, но возрастом бывшего всего за сорок.

Он был большим поборником гигиены и был чертовски аккуратен.

Перед началом трапезы он не только долго мыл под горячей водой руки с мылом и долго сушил их, но и тщательно протирал бумажными салфетками столовые приборы – вилку и чайную ложку.

Питался он всегда не дорого, даже очень скромно, возможно, будучи вегетарианцем, но всегда разнообразно, ублажая свой вкус.

Он обычно брал какой-нибудь салат, чередовал разные гарниры с подливой для вкуса и запаха, и всегда брал неизменный чай с лимоном и булочкой.

Он смешно низко, почти в пояс, наклонялся над прилавком, всматриваясь в еду, чуть ли не засовывая свою голову между полками раздаточного прилавка.

Голос у него оказался очень тонким, почти писклявым, но почему-то приятного тембра.

Ел он всегда с аппетитом, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь вкусом еды. То есть, он не ел, а кушал, как бы Платону не нравилось это слово.

Было забавно наблюдать, как он слишком широко, чуть ли не с гримасой отчаяния, открывал рот, и, затаив дыхание, боясь запачкать бородку и усы сахарной пудрой, погружал во чрево сладкую сдобную булочку.

После еды он также аккуратно вытаскивал из вазочки салфетку и очень тщательно вытирал ею рот.

Затем долго, видимо по советской, или перестроечной привычке зачем-то копался в кошельке, подсчитывая остатки денег, и не зря.

Кассирша, которую Платон за излишнюю хромоту и переваливание с ноги на ногу за глаза прозвал «Canard enchainer» – по типу известной канадской франкоязычной газеты – закованная в бесстыдство утка, умудрялась обсчитать доверчивых завсегдатаев, пользуясь их ленью проверять за нею правильность цен в пробитых чеках.

А похожий на Юрика всегда проверял.

Досталось как-то и Платону.

У него давно закралось сомнение в правильности счетов, и он решил её как-нибудь проконтролировать, но до проверки пока всё ноги не доходили.