Год Быка

Поднос с использованной посудой тот нёс бережно, двумя руками, семеня мелкими шажками, чуть согнувшись в поясе, якобы боясь испачкаться об его край. Так же он и ходил, осторожно, слегка прогнувшись в поясе вперёд, словно готовый к подобострастному перед начальством:

Здрасьте! Чего изволите-с?!

Платону даже показалось, что если побрить его, снять очки и сделать прямой пробор, зачесав волосы на стороны, соответственно переодеть, то он стал бы очень похожим на настоящего «полового из трактира».

После еды он также тщательно полоскал ротовую полость, освобождая её от остатков пищи и микробов, протирал усы и бородку, долго, по-детски растирал в ладонях воду.

Было ощущение, что он будто бы недавно из детского сада, где всегда был примерным мальчиком, которого Платон теперь за глаза звал «Шуриком», из-за похожести на Юрия Васильевича, и по аналогии с парой детей – близнецов «Юрик» и «Шурик» из кинофильма «Берегись автомобиля». Но теперь он показался Платону ещё забавней, чем ранее. Его несколько непринуждённый и щепетильно-аккуратный внешний вид почему-то вызывал у Платона жалость. Он то и дело поправлял очки на потной от постоянного старания переносице, периодически оглядываясь по сторонам, как шпион из плохих старых кинофильмов, вытаращенными на всех удивлёнными или испуганными глазами.

Он всегда был чисто и опрятно одет в неновую, со временем изрядно поблекшую, но в стиранную и выглаженную одежду. Его джинсы уже стали бледно-голубого цвета, а белая рубашка в крупную серо-голубую клетку тоже уже потеряла новость и яркость, но всегда отличалась свежестью.

Видимо он сам, или его женщина, следили за его внешним видом, и Шурик всегда был одет хоть и скромно, но рационально и со вкусом.

А его рациональность, доведённая до предела, проявлялась и в ходьбе.

Он шёл, параллельно ставя ступни, плавно перекатывая их с пятки на носок, очень рационально, почти по-кошачьи, не тратя лишней энергии, и лишний раз не стирая подошв.

Но его рациональность заключалась также наверняка и во многом другом, возможно, как и в природе.

Наконец, наступило зрелое лето. В одиннадцать вечера было ещё двадцать, а в семь утра – уже восемнадцать градусов тепла.

И даже ночью было жарковато. Поэтому Платон, как правило, спал совершенно голым, и не закрывался простынёй.

И только ноги он держал в тепле. В тёплых носках, закрыв ноги до колен одеялом, ибо его не молодые мышцы после футбола ночью часто сводило.

Однако в это раз ему свело внутреннюю часть правого бедра. Лишь изрядно поворочавшись, он нашёл удобное положение на одеяле, и боль со скованностью вскоре утихла и пропала.

После последней игры в среду ему, в очередной раз потянувшему большую двуглавую мышцу левого бедра, теперь пришлось пропустить футбол и в четверг, и в пятницу, несмотря на просто прекрасную погоду.

Зато на хорошую погоду нашлась Настя. Она приехала утром в пятницу и успела наболтаться с Ксенией о многом.

Вечером вместо футбола Платон присоединился к женщинам, и они продолжили обсуждение хозяина, но теперь в его присутствии:

– «Ты что? С ума сошёл?! Ведь с твоими суставами тебе играть в футбол нельзя!» – проявила Ксения дежурную заботу об упрямом муже.

– «Нет! Всегда там был!» – напомнил тот жене.

– «А он иногда называет кота Тишу Кешей!» – поделилась с Настей вроде бы теперь радостью Ксения в ответ на, по её мнению неадекватный, ответ мужа.

– «Хорошо, что не наоборот!» – успокоила её та.

– «Да! Я как-то раз спросила сына: а если твой друг назовёт свою собаку Кешей, ты не обидишься?! А он мне говорит: нет, не обижусь! Вот если бы меня Шариком назвали, я бы обиделся!».

Перед очередными гостями Екатериной и Виталием, ожидавшимися в воскресенье, в субботу Платон кое-где подкосил и сразу сгрёб и убрал траву, сделал ещё кое-что по мелочам, собрал урожаи ягод и зелени, убрал на компостную кучу гнилые яблоки.

Как и полагается, Год Быка выдавался плодовитым: сиренево-ягодно-овоще-яблочным, в общем, урожайным!

Супругам также пришлось срочно пройтись по магазинам и отовариться к приёму очередной порции гостей.

Хорошо хоть, что те обещали приехать не рано – немало оставалось времени и на воскресенье.

Но пока они ходили за продуктами, свершилось вполне прогнозируемое непредвиденное. Платон специально не стал собирать последнюю клубнику, оставив её для гостей – детей: дочке с зятем. Но случилось второе нашествие детей Христовых – Анастасии Петровны Олыпиной (Кочет).

Хорошо, что предусмотрительный Платон ещё в четверг испугался, что сестра к выходным молча сметёт всё самые лучшие ягоды, ещё при этом и выразит недоумение их малым количеством и мелкостью.