Год Быка

Поэтому тем же вечером, воспользовавшись задержкой сестры в Москве, Платон собрал клубнику и расправился с нею вместе с Ксенией.

Однако некоторую часть ягод ещё оставили дозревать на грядках.

По приезду Настю сразу предупредили, что ягоды на кустиках планируются на десерт в воскресенье. Но и на этот раз не обошлось.

Пока хозяева в субботу мыкались по магазинам, Настя всё же провела ревизию и дегустацию вкусненького, оставив мелочь на десерт.

В их отсутствие она прошлась не только по клубничным грядкам, но и по кустам малины и смородины, а также по шкафам с одеждой и обувью, а также позанималась ещё чем-то.

А возвратившиеся из похода супруги Кочет при полном безразличии и попустительстве Насти переделали ещё ряд дел в преддверие встречи гостей.

Утром в воскресенье, непосредственно в день приезда дорогих гостей, работа закипела с новой силой.

Платон, естественно, был ни сколько напряжён, сколько собран.

Поэтому уже проявившаяся привычка Насти не сразу выносить своё ночное ведро возмутила его, и он высказал сестре своё неудовольствие:

– «Насть! А тут, что? Все должны на твою мочу смотреть и нюхать!».

Но та, как всегда нашла оправдание в удобстве для себя лишний раз не ходить, а вынести ведро с оказией.

Как была она эгоисткой, так ею и осталась, коробочка ты наша! Нет, пожалуй, уже сундучок! – РОЭились у него в голове мысли.

Но вслух он произнёс уже другое, зашибая сестру аргументами:

– «Насть! Ну, ты же здесь не одна! Ты прибереги свой эгоизм для своей кельи! А здесь люди живут, со своими привычками и интересами! Их надо тоже уважать, а не только себя! Как ты к людям, так и они к тебе будут!».

Настасья Петровна насупилась, но вскоре вынесла злополучное ведро.

Более того, ополоснутое и наполненное чистой водой ведро она сразу отнесла к себе наверх. А не как накануне, оставив жёлтое, кальцинировавшееся изнутри ещё от малыша Кеши, на всеобщее обозрение внизу на лестнице, из-за чего Платону пришлось самому отнести его наверх.

Тут же проявилось, что Настя без спроса и оповещения перестелила себе постель, где раньше спала Ксения, новыми матрасами и одеялами, предназначавшимися для кроватей на первом этаже, очередной раз показав свой нрав и подтвердив своё прозвище.

Ксении пришлось вмешаться и восстановить справедливость, обратно «убрав обновки в сундук», коим в сердцах обозвала другие кровати Настя.

Но теперь за Настасьей, обижавшейся на прозвище «Коробочка», закрепилось новое прозвище: «Сундучок!».

Пока супруги чуть ли не в мыле готовили экстерьер участка и дорогущую огромную форель к праздничному обеду, Анастасия после длительного завтрака сразу занялась своими личными делами – демонстративно вязала в шезлонге под тенью плодовых деревьев, ни разу не предложив никакой помощи.

Однако обошлись без неё, и успели всё подготовить, даже немного перевести дух.

Но пока супруги сновали туда-сюда, она несколько раз приложилась к холодильнику, без спроса потчуя себя приготовленными к празднику разносолами и постоянно прикладываясь к большой кастрюле вишнёвого компота, впервые в видимой истории сваренного на даче Платона.

Чревоугодие и чревоблудие Насти не знало границ. Она жевала практически постоянно. Её уста поглощали то «компотик», то «печенюшку», то «конфетку», а то и «помидорку» или «малюсенький огурчик».

Ксении даже пришлось подойти и осадить ретивую. Она отлила ей компота, уровень которого в кастрюле и так катастрофически понижался, в отдельную персональную бутылку, ещё и спросив при этом:

– «Насть! Как же ты при больных почках ешь и помидоры, и солёные огурцы, разбавляя это сладким компотом? Ты же перегружаешь их и себя гробишь! Ведь давно известно, что жажду надо утолять только простой водой!?».

На что Настя удивлённо-обиженно оправдывалась:

– «А мне врачи по этому поводу ничего не говорили!».

– Насть! Ты обманываешь сама себя, вернее свой организм!» – открыла ей глаза на её упрямство Ксения.

Действительно, Настя с детства была очень упрямой. Но это стало доставать всех окружающих лишь в последние годы.

Так накануне Настя всё-таки настояла, чтобы брат сжёг старые куртки, одеяло, матрас и телогрейки, промокшие в шалаше и слегка заплесневевшие.

Хорошо ещё, что Платон вовремя остановился, сохранив матрас и армейский бушлат.

Вечером он снова застелил солдатскую кровать в шалаше просохшим на Солнце бельём, и ощутил своим телом сохранённый ими жар Солнца, подремав немного в неге.