– Мы просто живем внутри раковой опухоли, Полина. То есть не мы… Весь мир. И вдруг, каким-то совершенно непостижимым образом, внутри этой раковой опухоли снова начали расти здоровые клетки. И раздвигать опухоль, пожирать ее. Как фагоциты. Как антибиотики. Конечно, раковая опухоль просто вне себя от бешенства и страха…
– Это Майзель-то – антибиотик?!
– Угу. И еще какой…
– Ну, ладно. Пусть рак, ладно. А можно… Я не знаю, – операцию сделать? Или все, в морг? Они же не операцию делают. Они больного, если следовать твоей метафоре, лупят по голове дубиной. С ядерным шишаком, кстати.
– А если больной еще и душою скорбен? Не понимает, что ему нужно лечь на стол и позволить надеть на себя маску для наркоза? И вокруг беснуется толпа дикарей, тоже, кстати, не с пальмовыми ветвями в руках? Что, лекцию читать, о достижениях современной медицины рассказывать? Очередь поверх голов, больного в нокаут. И вперед. И смелостью надо обладать вполне хирургической, чтобы в такой обстановке сориентироваться…
– Елена, поверх голов очередь. Не промеж глаз…
– Жрецам – промеж глаз. Остальным – поверх голов.
– Ой-ой, Еленушка. Ой-ой-ой. Ты точно тронулась.
– А вот это вряд ли, – и Елена опять так просияла, что Полина поняла – еще одна цитата.
– А финансы? А бизнес?!
– Там бизнесом и не пахнет, Полечка. Они никого туда не пускают, внутрь системы, потому что это сразу видно становится, если у наблюдателя больше двух с половиной извилин…
– Что это значит?
– Это значит, что бизнес – не цель. Я знаю людей бизнеса, я представляю себе, как они думают, я их насквозь вижу, там ничего нет такого особенного… Там речь идет об успехе, о месте на рынке, о пользе дела, о политике, удобной для бизнеса… О благотворительности… На каком-то уровне – даже об ответственности перед людьми, перед будущим… Но это на самом деле дерьмо. И это сразу понятно. Я думала, что и тут так же. Только хитрее, изощреннее, изысканнее, элегантнее. И циничнее, конечно. И беспощаднее. А на самом деле… Они просто мир переделывают. Им не нравится, какой он. Берут и переделывают. Чтобы нравился.
– Как?!
– А так. Он не только и не столько хозяин всего этого. Он душа этого дела. Мотор. Электростанция. И они все в него влюблены, я говорила… И то, чего нельзя добиться от людей вообще никаким способом, он добивается – любовью. Я ни разу не слышала, чтобы он повысил голос на кого-нибудь. Чтобы обругал или орал, как некоторые, – такого просто невозможно себе представить. Нет, я видела, как он сердится, даже злится. Это страшно, поверь. Но – но это всегда направлено наружу, не на команду… Это армия. Армия Спасения. А сколько это стоит, ты представляешь?
– Не… не думаю…
– А ты подумай. Я вот подумала… Мне страшно, Полечка. Я… Ты знаешь, я, в общем-то, мало чего боюсь… Но за такое взяться… Боже мой, да кем же надо быть, чтобы за такое взяться! Чтобы стольких людей увлечь, чтобы короли и министры, священники и ученые, пахали, как черти, света белого не видя! Чтобы всех выстроить… И бизнес в том числе… И Шелла с Экссоном, и Боинга с Самсунгом… Кем же это надо быть, чтобы все это оседлать и впрячь в свое Дело… Ты понимаешь?!
– Но это невозможно держать в голове. Даже просто держать в человеческой голове, и то невозможно. А тем более – контролировать…
– Они все контролируют. И держат в голове. Он, собственно.
– Но как, Боже мой?! Как?!
– Он так любит тех, кого любит… А тех, кого контролирует… – Елена усмехнулась, и Полине стало нехорошо от этой усмешки. – Он может прихлопнуть, как муху. Он все видит и слышит. И знает. И поэтому ему иногда кажется, что он сам – Бог. И смерть – это тоже просто инструмент. Способ контроля… Безукоризненный и безотказный. А с нами он цацкается, как с несмышленышами, просто потому, что любит. Потому что мы свои, только пока этого не поняли еще…
– По-моему, у тебя просто поехала крыша. Это снизу идет, милая. Это…
– Полечка… Пожалуйста… Я все понимаю, но это не то. Это не так. Этого со мной не может быть. Я знаю, когда врут. Я чувствую. Он не врет. Это ужас, Полечка.
– Ужас? Ужас, это точно. А его собственные миллиарды? Это что?
– Это все в деле, Полечка. Все работает. Это все работает, черт подери его совсем!
– Нет, Ленушка, но он же богатейший…