Год дракона

— И еще одна улика против аферистов, — продолжала Коваленко. — Печать с номером не нашего ЖСК. Да, надо вам помочь. Тем более я совершенно не желаю быть замешанной в грязную историю. Вот так ходишь по белу свету и не ведаешь, что с тобой вытворяют! До чего же надо быть в наше время осторожной! — Она сокрушенно покачала головой, откинула крышку секретера и начала писать.

И тут Воздвиженский понял, что ему совершенно неинтересно, кто больше врет — доверенность или Коваленко. Ему важно, что сейчас он получит достаточно вескую улику против Гришки. Совершен подлог. Как его объяснит Арбузов? И хватит ли этого, чтобы припереть его к стенке? И скоро ли он признается? Скоро ли «отдаст» своего Гришеньку? «Я, конечно, ему дам понять, что лучше по доброй воле быть откровенным со мной, чем по принуждению — с полковником Быковым», — планировал Вадим Федорович.

10

Для визита в Министерство внутренних дел старик Акимов принарядился. Быков глядел на него и гадал: чей пиджак и галстук он приспособил на выход — зятя или пребывающего в армии внука?

Акимов заученно рассказывал про то, как дело было…

— А Городницкую-то вы давно знаете? — подбрасывал Быков вопросы будто между прочим. — Брата и сестру Гераськиных хорошо знаете? А с кем из ателье «Афродита» знакомы?

На вопросы Быкова старик отвечал кратко, будто от мух отбивался: Городницкую он вообще не знает, в мастерскую эту с голой бабой на вывеске ни разу не заходил, Гераськиных с рождения помнит, еще Зойка в распорках в коляске лежала, она с вывихнутыми ногами родилась.

— Но дело не в том, — вворачивал старик, заканчивая краткий ответ, и продолжал про избиение женщины допризывниками.

— Вы само убийство видели? Ну, наверное, когда допризывники, — Быков невольно усмехнулся, откуда только дед это слово откопал, — убедились, что их жертва мертва, они разбежались, кто куда, а убитая осталась лежать на асфальте рядом с фонарем. Горел фонарь, не помните, Константин Григорьевич?

— Фонарь? — Акимов попытался сосредоточиться, собрал лоб складками. — Не помню, товарищ полковник. Наверное, горел, а чего ему не гореть?

— Ну, а эта женщина, которую били, она кричала, звала на помощь?

— Во-первых, у меня окно закрыто, мы его как на зиму заклеили, так и не открываем, дочка говорит, теплее, и сажа с проспекта не летит. А потом… Разве что с улицы услышишь? Это не прежнее время. Хоть оборись… У кого магнитофон, у кого видики — техника орет, стены дрожат…

— Но в вашей квартире было тихо, все готовились ко сну.

— Это точно.

— И тем не менее вы только видели, но не слышали, как в немом кино.

— Я, товарищ полковник, недолго и смотрел. Так, глянул, — старик опустил глаза, — глянул, ребятня дерется, и все. Подумал, дело молодое… Я с четырнадцати лет… Ну, обязательно, чтоб ясно было, кому перед девками гоголем ходить, кому валенок валять… Мы-то, бывало, не до смертоубийства, а так, до первой крови… И про этих подумал — ребятня… А что они женщину убивали, это я только третьего дня сообразил.

— Темно было, когда подростки драку затеяли?

— Темно, товарищ полковник.

— И поэтому вы особенно хорошо должны были рассмотреть молодого человека в белом костюме. Вы обратили на него внимание?

Старик чего-то явно испугался:

— В белом костюме? Это какой же? У нас во дворе таких нет… Не было никого в белом, не было… Темно же было…

— Да, Константин Григорьевич, фонарь-то на углу не светил. И если вы в темноте не заметили белое, то… — Быков покачал головой. — Хорошее у вас зрение, на зависть, как вы смогли разглядеть убийство с пятого этажа в кромешной темноте.

— А что? — Быков видел, старика «заело». — На глаза не жалуюсь. Я ценники с конца очереди вижу. А убийства, говорю, не видал, что да, то да. Что женщину убили, что не сами по себе допризывники дрались, меня один человек надоумил. Только он был не в белом костюме, — с опаской, пока Быкову не слишком понятной, подчеркнул Акимов. — Это кто-то из ваших со мной говорил. Он мне так и сказал: некрасиво получается, что вы, ветеран, фронтовик, за справедливость не деретесь, не хотите, чтоб нашли убийц, молчите… Вот я и стал говорить. А то я промолчу, другой промолчит, что ж получится?

— Пристыдил вас, значит, этот человек. Что за человек-то? Прежде видели его? Какой он? Молодой? Старый?

— Молодой мужчина. Видно, самостоятельный. Книжка у него была. Прежде не встречались. Он сидел на скамеечке под сиренью. И я сел. Мне бутылки надо было сдать, только я рано вышел. Изжога, помню, мучила, я и пошел на воздух. Слово за слово… Ну, и вышло, что убили, значит, что видеть я был должен…

— Этот мужчина вам сказал, что женщину убили подростки? Он на этом настаивал?

— Зачем ему настаивать? Про это все говорили на Победу.

— И все-таки вы видели или нет?

— Прямо так не видел — Акимов опять засмущался. — Но ведь кто-то должен сказать, чтоб с мертвой точки дело сдвинуть, все ж боятся. А мне что?.. Я никого уже не боюсь. Я подумал и решил, что раз надо, раз человек этот мне советует, надо помочь. Я так подумал, он из ваших…

— А вы не подумали, что даете ложные показания?