Год гиен

Холодные глаза Паверо едва скользнули по знаку, а его нервные пальцы продолжали терзать веер.

— Я скажу министру Тоху, что в Западных Фивах не может быть двух властей. Я скажу ему, что в таком случае будет нарушена гармония Маат.

Семеркет пожал плечами:

— Как того пожелает господин.

Паверо рассердило равнодушие Семеркета. Он вспомнил, что именно этот чиновник сказал о нем, вспомнил смех, который поднялся в покоях министра, когда остальные услышали слова — «старый кляузник с засранными мозгами».

Густо покраснев при воспоминании об этом, западный градоправитель выдернул из веера несколько перьев и попытался сменить тактику. Он улыбнулся; его тонкие губы, раздвинувшись, обнажили длинные узкие зубы.

— Мне любопытно, чиновник, как ты ухитрился проскользнуть мимо башни меджаев?

Семеркет увидел панику, мелькнувшую в глазах воина, испещренных красными прожилками. Уснуть на посту — за это меджаям полагалось суровое наказание, вплоть до увольнения со службы.

Чиновник быстро прикинул, что ответить.

— Я… прошел по высокой тропе над башней, господин, — спустя мгновение ответил он. — Я видел мальчика… царевича… Заинтересовался и решил с ним встретиться.

На лице стражника явно прочиталось облегчение. Но следующие слова Паверо заставили черного наемника вновь задрожать от страха.

— Если это правда, меджай Квар, то во время твоего дежурства в Великое Место вторглись двое посторонних. Что ты думаешь об этом, а?

Воин упал на колени, сложив руки на груди.

— Там не было никакого мальчика, господин. Пока мы шли из Великого Места, этот человек всю дорогу твердил мне, что ему явился царевич. Но когда я осмотрел тропу, там не было никаких отпечатков ног, кроме его собственных. Я подумал, что он или лжет, или безумен. Поэтому и привел его к вам.

Паверо повернулся к Семеркету с той же зубастой улыбкой.

— Я согласен с меджаем, чиновник. Ты не знаешь пустыню так хорошо, как знаем ее мы. Это загадочное место, способное вызывать галлюцинации и видения у таких наивных людей, как ты.

— То была не галлюцинация. Мы с этим мальчиком разговаривали.

Паверо не привык, чтобы ему возражали; его губы стали еще тоньше из-за еле сдерживаемой ярости. Он неистово принялся обмахиваться веером — только для того, чтобы очутиться в вихре разлетевшихся перьев зуйка. Потом швырнул опахало на пол.

— И что же, в таком случае, этот «юный царевич» сказал тебе?

— Что там делали кожу бога.

Меджай встал, раздраженно указав пальцем на Семеркета:

— Я же говорю, там не было никакого мальчика!

Паверо сделал знак, и воин замолчал.

— Кожу бога? — переспросил Паверо, впервые посмотрев прямо на Семеркета.

Тот кивнул.

Паверо на мгновение был застигнут врасплох. Он быстро опустил голову, задумчиво уставившись в пол из черного базальта. Спустя мгновение градоправитель поднял глаза и с сомнением в голосе проговорил:

— Кожа богов — золотая. И вечная. Самый прочный материал на свете. Не могу себе представить, чтобы мальчик имел в виду именно… Нет, кожу бога — золото — нельзя «сделать».

— По крайней мере, господин градоправитель признает теперь, что мальчик со мной говорил.

Паверо ощетинился.

— Ничего подобного. Ясно, что ты просто подпал под чары пустыни. Только и всего. Ты вообразил себе так называемого «царевича».

Хотя Семеркет ничего на это не ответил, от него исходило презрение — презрение к чрезмерно роскошному одеянию градоправителя, к его искусно уложенному парику, в крошечные косички которого были вплетены золотые капли, а больше всего — к неизменной надменности. По мнению Семеркета, Паверо представлял собой наилучший образчик пустоголовой знати.

Терпение Паверо, в конце концов, лопнуло.

— Я ясно вижу твою враждебность, чиновник. Эти чувства взаимны. Я знаю: для тебя я — просто «старый кляузник с засранными мозгами». О да! Мне известно, что именно так — ты меня назвал. Не отрицай!

Семеркет молча проклял своего брата за то, что тот выболтал эту историю.

— Тем не менее, — продолжал западный градоправитель, — на этой стороне реки правила устанавливаю я. А ты будешь делать то, что я говорю.

— Я работаю на министра, господин. Ваши распоряжения меня не затрагивают, — негромко ответил Семеркет.

Это было для Паверо уже слишком. Он поднялся с кресла.

— Ты!.. У тебя нет семьи, которую следовало бы принимать в расчет! Ты не смеешь говорить со мной подобным образом! Я не буду помогать тебе, чиновник! Никаких припасов не дам. Все мои подчиненные получат указания ничего тебе не рассказывать. А когда ты умрешь, тебя могут похоронить без савана и без гробницы!

Семеркета не впечатлили эти угрозы, в его черных глазах заплясали огоньки. Он достаточно хорошо разбирался в людях и, когда Паверо стал угрожать рассказать про его поведение министру, то понял: тем самым градоправитель выдает, как сильно он испуган. И чиновник не замедлил воспользоваться предоставленным ему оружием.

— Тогда я сообщу министру Тоху, что подозреваю вас в заговоре, как подозревает градоправитель Пасер. Вас следовало бы расспросить более тщательно.