God, Human, Animal, Machine: Technology, Metaphor, and the Search for Meaning

Я должен был догадаться, что вся эта линия исследований приведет меня сюда, к месту моих первоначальных сомнений, которые начались более или менее с Кальвина. То, что меня беспокоят призывы отказаться от наших антропоцентрических интересов, то, что я и по сей день одержим проблемой пределов разума, во многом - а может быть, и во всем - обязано его доктрине. Трудно найти теолога, который бы хуже относился к человеческому роду. Кальвин считал людей "червями", "сухим и никчемным деревом", "деформированным", "самой гнилью". Именно поэтому он осудил и изгнал все иконы, изображающие Бога в человеческом облике. Божественный образ был настолько сильно испорчен в человеке, что любое антропоморфное изображение только оскорбляло Божье превосходство. Неудивительно, что он обожал историю Иова - однажды он прочитал 159 проповедей подряд по этой книге, проповедуя каждый день в течение шести месяцев - пайан абсолютного суверенитета Бога. Бог, писал он, совершенно иной, "настолько же отличный от плоти, насколько огонь отличается от воды". Мы, люди, - букашки, которые не могут надеяться постичь его мотивы, которые "непостижимы" и "отдаленно скрыты от человеческого понимания".

Я часто описывал свое богословское образование как радикально кальвинистское, хотя это не совсем верно. Профессора нашей школы, придерживавшиеся этого богословия, которое мы называли "реформатским", были в меньшинстве; их было четверо или пятеро, не больше. Они были несколько скрытны в своих убеждениях, и их можно было бы полностью игнорировать, если бы не их ярые ученики, старшекурсники и аспиранты, в основном мужчины, которые беззастенчиво распространяли свои взгляды среди студентов. Впервые я узнал о них во время теологических дебатов, которые разгорались в студенческой столовой - подземном зале, где мы три раза в день сидели за длинными столами из соснового дерева, стремясь проверить свои начинающие доктрины. Эти люди, кальвинисты, обычно защищали предопределение, спорное мнение о том, что Бог еще до сотворения мира решил, кто будет спасен, а кто проклят. Большинство студентов, как и я, выросли в молодежной среде неконфессиональных церквей, и их привлек к служению Бог, которого мы считали любящим, имманентным и очень личным. Мы никогда не использовали термин "Христос". Мы говорили только об Иисусе. Бог Кальвина, естественно, казался мне тираном: Какое божество может подвергать неспасенных вечным мукам, если их спасение изначально не было их выбором? Но у защитников этой точки зрения, без сомнения, были лучшие аргументы. Они обладали почти эйдетической памятью на Священное Писание и удивительной способностью разрушать логику своих оппонентов, показывая, что их аргументы эмоционально мотивированы, доктринально неглубоки или противоречивы. К внутреннему кругу принадлежали несколько десятков человек, которых можно было узнать по тяжелым конкордансам, которые они носили с собой по кампусу, и маленьким гравюрам с изображением Лютера, которые они развешивали в своих комнатах в общежитии. Ходили слухи, что они проводили тайные еженедельные собрания в доме одного из профессоров, где пили крафтовое пиво, курили трубки и обсуждали последние проповеди Джона Пайпера. Новый кальвинизм в то время охватил американское христианство. Вероятно, подобные группы были в каждом библейском колледже страны.

Оглядываясь назад, неудивительно, что я записалась на курсы этих профессоров, как только представилась возможность. Большинство женщин в школе не воспринимались всерьез как богословы - предполагалось, что мы пришли туда, чтобы найти мужей, - и я все еще находилась под впечатлением, что могу освободить себя от неактуальности, освоив самые сложные и неприятные доктрины. То, что мои мотивы изучения богословия были скорее интеллектуальными амбициями, чем духовными устремлениями, - это правда, которую я еще не признавала в себе. И чем больше я думал об этом, тем труднее было поверить в понятие предопределения, которое казалось логическим следствием предвидения. Если Бог действительно всеведущ и всемогущ, то его неспособность обеспечить спасение каждого человека должна быть в каком-то смысле выбором. Но для истинных кальвинистов этого было недостаточно. Кальвин верил в "двойное предопределение" - доктрину, которая утверждала, что Бог не только не позаботился о спасении проклятых, но и активно осуждал их. И это, утверждали кальвинисты, тоже подтверждается Писанием. Как еще можно понять стих из 1-го послания Петра, утверждающий, что неверующие "не повинуются слову, как им и суждено", или тот факт, что Бог любил Иакова и ненавидел Исава, когда близнецы были еще в утробе матери?