Принимая душ, он говорит себе, что пойдёт с Биллом в кино. Билл просто помешан на фильмах. Долгое время они вместе ходили на все новые фильмы. Однако потом Джуит долгое время отказывался. Теперь уже не осталось тех, кто знает, как делать фильмы. Их делают любители. Освещение чересчур яркое, звук либо неразличим, либо слишком громок. Редакторским искусством уже никто не владеет. Сюжетные ходы возникают и обрываются так же небрежно, как Джуит выкинул приглашение. Ничему не придаётся значения, потому что зрители, как правило, невнимательны. Они не переставая болтают друг с другом, и вовсе не фильме. Они лишь хрипло посмеиваются либо над самыми интимными, либо над самыми кровавыми кадрами — вот и всё внимание. В такие минуты Джуиту кажется, что у него омрачается рассудок. Он не может поверить, что это происходит наяву. Но Билл и слышать не хочет о его возмущении и отчаянии — поэтому Джуит и перестал ходить с ним в кино. Кроме сегодняшнего вечера. Сегодня он предложит ему пойти. Билл должен остаться довольным и счастливым. Как, впрочем, и от обеда. Господи, он совсем позабыл про десерт! Он выскакивает из душа.
Есть яблоки. Есть сахар и мука, корица и мускатный орех. Счищая кожуру с яблок, он обрезает палец. Руки его трясутся. Он обкатывает ломтики яблок в муке, корице, сахаре и мускатном орехе, растапливает масло на сковородке, высыпает на неё ломтики, нарезает в них ещё масла, перемешивает и ставит всё это в духовку. Пять часов вечера. Через десять минут он пробует яблочные ломтики вилкой. Уже стали мягкими. Он заливает туда тесто, приправляет его корицей и сахаром и закрывает духовку. Неплохо выдержано по времени. Ну что ж, вот и десерт. Ещё двадцать пять минут, и он готов. Надев рукавицу-ухватку, он вынимает сковороду из духовки и ставит её на плиту.
Десерт никто есть не стал. Ни десерт, ни спидини. Мартини со льдом и белое полусухое тоже никто не попробовал. Рис удался на славу. Он стоит на плите под облаком пара. Через какое-то время пар уже не идёт. Джуит берёт вилку и накладывает себе немного риса. В кухне становится темнее. Он пробует раз, другой и откладывает вилку. Он не голоден. Он начинает чувствовать усталость. Он знал, знал в глубине души, в глубине, где хранился его здравый смысл, что вся эта кухонная суматоха ничем не окончится, и Билл не придёт обедать.
Проходит время, и его что-то будит. Мартини уже тёплый. Он ложится в постель. Проходит ещё время, и его опять что-то будит. На этот раз Билл. Он проснулся не от того, что тот включил свет. Билл лёг рядом под одеяло, мягкий, тёплый, знакомый. Но уже не такой, как прежде, не совсем такой. А точнее совсем не такой. Прежним он не будет уже никогда. Джуит говорит:
— Твой несказанный отец украл перстень у той громоздкой дамы, с которой он был здесь зимой.
— Которая ездит на пижонской машине?
— Мы вернули его, — отвечает Джуит. — Это было не сложно. — В смысле, ты его вернул.
Билл поворачивается к нему, притягивает его к себе и целует в губы. На его губах вкус соуса барбекю. — Ты такой замечательный. Иногда ты выводишь меня из себя, но ты замечательный. Я не хочу никого, кроме тебя. Мне казалось, что я хочу. Этим утром я думал, что мы расстанемся. Но я не хочу, чтобы мы расставались.
— Дело твоё, — говорит Джуит. — Тебе пришло письмо из городского совета. Арендодатели проиграли. Но временно. Я приезжал в магазин, чтобы показать письмо тебе. Около половины третьего. Я вошёл через заднюю дверь.
Он почувствовал, как Билл замер.
— В следующий раз, когда ты захочешь завести себе другого мужчину, будь добр позвони и предупреди, чтобы я не ждал тебя к обеду.
— Это в первый раз, — говорит Билл.
— Я знаю. Ты улыбался. Надеюсь, ты доказал себе, что пока не становишься старым и некрасивым?
— Этого больше не повторится, — отвечает Билл.
ИЮЛЬ
Джуит выпрыгнул из такси под тёплый июльский дождь. — Ты можешь не выходить. — Он захлопнул дверь машины. — Вещей у меня почти нет. Нести ничего не нужно. Я сейчас.
— Я всё-таки зайду.