Год, когда я всему говорила ДА

Вечером того дня приехал Крис. Это Крис номер два для тех из вас, кто ведет счет, – то есть не мой рекламный агент Крис. С этим Крисом мы были соседями по квартире сто лет назад, когда оба едва сводили концы с концами. Теперь он юрист, у него есть жена и прелестный сын. Я была его шафером на свадьбе. Он крестный Харпер и очень серьезно относится к своим обязанностям крестного папы. В последние двенадцать лет он каждое воскресенье приезжает ко мне, чтобы провести какое-то время с крестной дочерью. Каждое. Воскресенье. Он в субботу праздновал собственную свадьбу, а на следующий день был у меня дома. Я велела ему отправляться домой. А он ответил мне, что нынче воскресенье, – тоном, который не предусматривал возражений. Он не просто друг – он член семьи.

Так что когда в тот вечер приехал Крис номер два, он только бросил на меня один взгляд – и забрал малышку у меня из рук. Одарил меня улыбкой, которой обычно улыбаются человеку с безумно вращающимися глазами. А также сделал большой шаг назад, подальше от окружавшего меня облака вони.

– Иди прими душ. Мы с Харпер посмотрим телик.

Когда час спустя я пришла в себя, выяснилось, что я все еще в душе, и от остывшей воды меня затрясло. Я подумала: «Мне нужна помощь. Мне нужно нанять помощницу. Или не одну. Иначе я лишусь работы и мы с дочкой помрем с голоду. Мне нужны помощники, иначе я не справлюсь».

И тут я вдруг вспомнила о своей подруге.

Подумала о том, что́ я ей сказала.

Убита мама, убита мама.

Подумала о том, что́ я с ней сделала.

Я ее пристыдила.

Всех нас учили стыдить и стыдиться. И почему бы это нам не стыдиться? Как бы мы могли не стыдиться?

Нам не полагается иметь помощников. Нам полагается делать все самим. Даже если мы работаем. Так что если у тебя есть дети и есть помощники, чтобы о них заботиться, – то что?

ПОЗОР ТЕБЕ!

И это просто… грубость.

И сексизм.

Катерина Скорсоне (которая, кстати, играет Амелию Шеперд в «Анатомии страсти» и «Частной практике») и я проводим немало времени, обсуждая этот вопрос.

– Ни один мужчина, – часто указывает она, – никогда не извиняется за то, что прибегает к посторонней помощи, чтобы заботиться о доме и детях. Никогда. Почему извиняемся мы?

Вот ведь действительно. Почему извиняемся мы?

Я имею в виду, давайте все вспомним, что для большинства женщин сидение дома – не вариант. Большинству женщин приходится работать. Большинству женщин, если только они не богачки или их не обеспечивает кто-то другой, приходится работать. Если взять историю, то женщинам приходилось работать всегда. Женщины работали в поле. Женщины были горничными. Женщины растили детей других женщин. Женщины были медсестрами. Женщины работали на фабриках. Женщины были секретарями. Швеями. Телефонистками.

Иным в прошлом было то, что люди жили ближе к своим семьям. За твоими детьми присматривала твоя мать. За ними присматривала твоя тетка. Твоя сестра. Твоя кузина Сью. У некоторых это так и по сей день. Но большинству… большинству нужна помощь. И кризис в сфере ухода за детьми в нашей стране жесток. И страшен. И дорого обходится. Приходится справляться с большим количеством забот. Я готова спорить, что вам нелегко все успевать, оставаться всем довольной и делать так, чтобы все работало.

Так что вам не будет никакой пользы, если вы возьмете эту книжку и прочтете о том, что я весело и с невероятной легкостью хватаю под каждую руку по хихикающей малышке и скачу вприпрыжку в офис, где руковожу двумя сериалами, а еще два продюсирую и разрабатываю одновременно другие программы. И смеюсь, и хохочу, и попиваю шампанское со знаменитостями, и все мы поглощаем горы вкуснятины, не набирая ни единого лишнего фунта…

Как не может быть никакой пользы в том, чтобы думать, будто прическа Уитни – настоящая.

Не бросайте ни одной мамы, солдаты! И даже при наличии помощи – я все равно в окопах. Никто еще не сумел рассчитать все.

Вот только разве нет такого ощущения, будто все остальные уже давно все рассчитали?

Не знаю, как вас, но меня лично допекает мысль о том, что я не соответствую. Я постоянно беспокоюсь, и недоумеваю, и чувствую себя неудачницей, потому что, куда бы я ни взглянула, кажется, будто все остальные цветут и пахнут. Женщины вокруг меня улыбаются, и их детишки улыбаются, и их дома кажутся чистыми и ухоженными, и все это так прекрасно выглядит в «Пинтересте», «Инстаграме» и «Фейсбуке»…

Я не из мам «все выглядит отлично». Я из мам «едва держусь».

Я – мама-неряха.

Я отвозила детей в школу, одетая в пижаму.

Грязную пижаму.