Год, когда мы встретились

Двадцать минут кряду Финн с остервенением крошит все, что свалил на твой стол. Он весь красный, лицо перекошено от гнева. Твоя дочка, светловолосый ангелочек, которая всегда пританцовывает на ходу, наблюдает за братом из джипа, куда ты разрешил ей забраться. И обзор хороший, и безопасно. Сам ты стоишь на крыльце, скрестив руки, и вид у тебя не столько встревоженный, сколько заинтересованный. Наконец дело сделано, Финн изучает результат и медленно, расслабленно опускает руки. Потом оглядывается и впервые замечает, что вокруг собралось некоторое количество зрителей. Встряхивает головой, точно понемногу приходит в себя. Снова напрягается, натягивает капюшон – черепаха спряталась в свой панцирь. Бросает молоток в тачку и катит ее ко мне.

– Спасибо, – бурчит он, разворачивается и шаркает к дому, опустив голову, проходит мимо тебя и исчезает внутри. Мне слышно, как хлопает дверь.

И я думаю о том, что надо позвонить папе.

Надо. Но я не позвоню. За время своего «садового отпуска» я поняла, что моя дверь захлопнулась много лет назад, даже не помню уже, когда именно. И когда захлопнулась, не помню, и когда я это осознала, тоже, – но сейчас мне ясно, что я еще не готова выйти из своей комнаты.

Глава шестнадцатая

Просыпаюсь посреди ночи. Слышу знакомые голоса. Ветер, как посыльный, доносит до меня негромкий разговор, который ты ведешь в саду с доктором Джеймсоном. Понимаю, что больше не усну. А ведь я так вымоталась за день, до полного изнеможения. У меня все тело ноет и отдает болью при каждом движении. Но это приятная боль. Вот если целый день просидеть за компом, то потом голова трещит, глаза красные и будто песком присыпанные, и дико тянет правое плечо – от неправильной, кривой позы. И даже после тренировок, особенно если был долгий перерыв, тоже болит по-другому. А сейчас ощущения совершенно новые, я получаю от них удовольствие, чтобы не сказать – ловлю кайф. Да, я устала, но голова абсолютно ясная. Я исполнена воодушевления, меня как будто накачали свежими силами, и душа ожила, подпитанная энергией земли. Но вот чего я никак не могу понять, это почему доктор Джеймсон снова сидит с тобой на улице в час ночи. Что за неотложные проблемы, которые нельзя обсудить при свете дня? Мне также непонятно, что вообще может быть общего между вами? На нашей улице вы с ним наименее подходящие кандидатуры для таких посиделок. Даже менее чем мы с тобой, а это о чем-то говорит. Впрочем, ты ведь типичный «нарушитель спокойствия» – бьешь уличные фонари, крушишь свой гараж, а доктор, наоборот, местный «страж порядка», может быть, он, видя в тебе потенциальную угрозу для соседей, пытается как-то тебя урезонить.

Откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Ты меня достал.

Надеваю угги и короткую дубленку, наливаю в термос горячего чаю. Иду к вам, захватив с собой пару кружек.

– О, а вот и она, – провозглашает доктор Джеймсон, как будто вы как раз обо мне говорили.

Окидываешь меня мутным взглядом. Ты, как обычно, пьян.

– Ну а я что говорил: она жить без меня не может, – холодно, но вяло замечаешь ты.

– Здрасте, доктор Джеймсон. Чаю?

– Да, спасибо. – Глаза у него усталые, вторую ночь подряд ведь сидит допоздна.

Тебе я даже не предлагаю. Ты держишь стакан с виски, бутылка на столе наполовину пуста. Не знаю, сколько ты уже выпил. Из этой, во всяком случае, не меньше трех стаканов. В воздухе отчетливо пахнет виски, хотя, может, это не от тебя, а из открытой бутылки. Как-то ты сегодня пораженчески настроен, подрастерял свой боевой дух. Даже язвишь на мой счет без энтузиазма, скорее по привычке.

– Симпатичная душевзгрейка, – хмыкаешь ты.

– Это не душевзгрейка, а дубленка.

Прежде чем сесть, смахиваю со стула осколки битой плитки. Они валяются повсюду, хотя Финн вчера вечером здесь подмел. Но, судя по тому, как они скрипят под ногами, он не особо утруждался.

Устраиваюсь напротив тебя по другую сторону стола. Наливаю себе чай и обхватываю кружку ладонями, чтобы согреться.

– Ну вот, теперь все участники безумного чаепития в сборе, – говоришь ты. – Будем вместе убивать время? Или пусть живет?

– Боюсь, наш друг, как обычно, пытается завести публику, – с заговорщицкой улыбкой отмечает доктор Джеймсон. – Не стоит обращать внимание, хоть он и мастер в этом деле.

– За это мне и платят, – изрекаешь ты.

– Уже нет, – бросаю на тебя взгляд поверх своей кружки.

Похоже, я нарываюсь на скандал. На самом деле я просто стараюсь говорить в том же тоне, что и ты, но получается не очень хорошо. Лицо у тебя каменеет, и я понимаю, что крепко тебя задела. Вот и отлично.

Улыбаюсь. Получи, голубчик.

– Что такое, Мэтт? Боб не собирается вас возвращать? А вы ведь всегда были вот так, – сплетаю пальцы, как это делал ты.

– У Боба случился сердечный приступ, – мрачно отвечаешь ты. – Он в больнице, на аппарате искусственного дыхания. Мы не думаем, что он выкарабкается.

Я в ужасе. Улыбка сползает с губ.

– О! Господи, Мэтт… Мне очень жаль, – заикаясь, бормочу извинения. Чувствую себя последней свиньей.

– Боба уволили, – говорит доктор Джеймсон. – Мэтт, прошу вас.