Год колючей проволоки

Но у всех организаций, упомянутых выше, были две общие черты. Они всегда складывались в тех местах, где люди чувствовали несправедливость власти, и в тех местах, где было много молодежи. Второе даже важнее, чем первое. Много молодежи в одних местах и много стариков в других — вот хворост для страшного мирового пожара. Эта молодежь в старой экономической парадигме была никому не нужна, у нее не было никаких шансов изменить свое незавидное положение. Так получалось, что в странах — старых лидерах богатство (чаще всего фиктивное) распределялось не в соответствии с работой, а в соответствии с некими другими параметрами и установками, и сокращение населения там было в чем-то выгодным — большее благо делилось на меньшее количество людей. Более того — все больше и больше блага требовали себе старики, которых было все больше и больше но эти старики не способны были защитить свои права примитивной физической силой и, в общем-то, были никому не нужны, даже в своих странах. Даже в них появлялось все больше и больше разгневанных молодых людей, не желающих жить в мире стариков. А на Востоке, в мире обездоленных, слишком многие понимали, что единственный их шанс в жизни — не вписаться в существующий порядок вещей, а разрушить его и строить свой. Просто потому, что их больше, у них есть автоматы и желание убивать.

Было и еще кое-что. На какое-то время в мире осталась всего лишь одна господствующая идеология — идеология капитализма. Но она, эта идеология, не была приемлема для большинства населения земли, коммунистическая же идеология была дискредитирована и разрушена. И вот на ее место взошла другая, родственная и очень сильно похожая идеология, апеллирующая не к праву, а к справедливости, не к конкуренции, а к солидарности — агрессивный ислам. Агрессивный потому, что именно он требовал мирового передела, — капиталистов все устраивало. Ислам появлялся там, где не было капитализма, где он отвергался, — он появлялся даже, скорее, как защитная мера против капитализма. Вот почему агрессивный ислам стал понемногу приживаться и в России — там, где его не было никогда.