Год колючей проволоки

Вместе они побежали к остановившейся в начале улицы машине, к возникшему у нее людскому водовороту и убедились, что это действительно был Раис. Он приехал один, всего лишь на одной белой машине, с одним шофером и телохранителем, мрачным молчаливым здоровяком в темных очках. Только с одним охранником не уберечься от толпы, но Раис и не боялся, потому что это была не толпа, это был его народ, его, а не американский. Полковник, который командовал работами в этом секторе обороны, явно волнуясь, сбиваясь и путаясь в словах, доложил Раису о ходе работ, после чего Раис пожал ему руку и пожелал осмотреть ход стройки. Так он и пошел мимо строящихся наскоро укреплений, сопровождаемый ликующими иракцами, которые были для него лучше любых телохранителей.

В этот раз американцы избрали совершенно другую тактику, отличную от времен первой войны. Полагая противника сломленным и лишенным воли и способности к сопротивлению уже изначально, танковые группы американцев рванулись вперед, без многодневных авиационных ударов и даже без предварительной артподготовки. Перед танковым авангардом шла разведка на обычных, вооруженных только пулеметами «Хаммерах», а следом за танковым авангардом — катилась огромная масса боевой техники. Южный Ирак — поганое, болотистое, малярийное место, здесь можно утопить напрочь любую бронемашину и утонуть самому — но американцы выбрали самый простой путь к победе, привязавшись к дорогам. Дороги здесь и впрямь были хороши — бетонные, с хорошей насыпью, они стрелами прорезали Ирак, давая возможность танковому авангарду делать до сорока миль в час. Позади, из-за плохой регулировки движения, обоз превратился в вязкую массу машин, двигающуюся со скоростью десять — пятнадцать миль в час. Это противоречило всем канонам войны — двигайся эта колонна, к примеру, на СССР — и к вечеру от машин бы остались одни опаленные огнем остовы.

Но это был не СССР. И СССР больше не было.

Раис пожал несколько рук. Он не осмелился протягивать свою, грязную, — но Раис заметил и его, одарил одобрительным взглядом. Потом он прямо тут, среди песка и застывающего бетона, выступил с короткой речью. Аббас навсегда запомнил последние слова Вождя — бени аль-кальб[70] умоются здесь собственной кровью.

А потом их предали.