Год колючей проволоки

— Тогда скажи мне… — доктор со вкусом затянулся, — долгие годы мы строили армию. Армию, которая должна была быть настолько сильной, чтобы сокрушила любого врага. Но как только пришел враг — армия бежит. Как же так, что мы тогда строили?

Аббас опустил голову, как от пощечины, как от хлестнувшего в лицо кипятка. Он дорого бы дал, чтобы не слышать этого. И может быть, не будь этого разговора с багдадским доктором — и не родился бы Аль-Макхам, сильный, свирепый, проливающий кровь врагов.

— Я не знаю, что вам ответить, доктор, — сказал он, — но клянусь всем, что у меня есть, что пусть даже вся наша земля будет оккупирована врагами, до тех пор пока в моих жилах есть хоть капля крови, я не отступлю, не сойду с пути войны. И война наша закончится только тогда, когда мы вступим на земли наших врагов точно так же, как враги вступили на нашу, клянусь вам в этом, доктор.

Доктор еще раз затянулся и хотел что-то ответить — как вдруг его позвали, и он побежал по коридору, не прощаясь…

Когда они вышли из больницы — гранатометы они спрятали, чтобы забрать их позже, автоматы и взрывчатку оставили при себе — над головами с рокотом пронеслись в плотном строю несколько светло-серых, юрких, чужих вертолетов, а потом, пройдя еще пару кварталов и выйдя к ар-Зайтун, они увидели американскую бронетехнику. Это были не танки — американские бронемашины, угловатые, со скошенными боками, с длинными настороженно поднятыми скорострельными пушками, они шли по опустевшей улице, и по ним никто не стрелял. Ни один человек…

— В сторону! — скомандовал Аббас.

Они метнулись в сторону, проворно, как тени, — по правую руку от них был парк Заура, залегли там. Но американцы не обратили на них ни малейшего внимания, они смотрели вперед, там, где на выделенной Раисом для парадов земле стоял Монумент неизвестному солдату — сооружение, которое будет знать вскоре большинство жителей Земли. Две руки, вырастающие из земли и держащие два огромных, скрещенных меча — а под ними гора касок иранских солдат, настоящих. Это был памятник народу, гордому и свободному иракскому народу, победившему в жестокой войне, и считалось, что тот, кто достигнет этого памятника — тот возьмет Багдад. Несколько командиров уже пообещали своим подчиненным столько пива, сколько они смогут выпить — и американцы поспешали. А город встречал их мертвым молчанием…

— Бегом! За мной!

Дождавшись, пока пройдет американская бронеколонна, они побежали на север, прячась в парке. Выскочили к длинному и прямому, как стрела, проспекту Четырнадцатого июля — слева была Мечеть Саддама, где хранился написанный его кровью Коран, справа — железнодорожный вокзал Багдада. Проспект не был перекрыт даже баррикадами, основной поток машин с беженцами по нему уже прошел, и сейчас проскакивали последние, те, кто до конца оставался в обреченной столице, ожидая чуда. Улицы города были полупусты, на вокзале царило оживление — интересно, ходят ли еще поезда…

Держась левее, они пошли на север. Их никто не преследовал, не пытался остановить, американцев в городе вообще почти не было, кроме тех, которых они видели идущими к Монументу.

Ночью они прошли сквозь жидкое кольцо оцепления, которое зачем-то попытались выставить американцы, — при этом они перекрыли дозорами только основные дороги, создать сплошное кольцо даже не пытались — и вышли из города…

Танк остановился, казалось, танкисты не могут понять, куда они попали и что им теперь делать. Местность здесь и впрямь была сложная, без единого нормального ориентира. Следом за ним, почти без интервала шла боевая машина пехоты, еще дальше — два грузовика. Замыкал колонну обычный, наскоро размалеванный в песчаный цвет «Хаммер», с крупнокалиберным пулеметом, даже без щита — тогда американцы еще не знали, что к чему.

Взрывчатки у них было достаточно, чтобы вывести танк из строя — но не более того, у них нет кумулятивных зарядов, чтобы пробить броню. Боевая машина пехоты и внедорожник с пулеметом… одного внедорожника хватит на них на всех.

Танк снова сдвинулся вперед — и снова остановился.

Потом «Хаммер» резко сдвинулся вперед, вышел из колонны и занял лидирующую позицию, встав перед танком. Из него вышли два солдата с винтовками и зачем-то пошли вперед, странно топая по земле, будто они исполняли какой-то танец.

Мины?

Потом Аббас понял — они же просто пытаются понять, сможет ли проехать по дороге танк, не увязнет ли, не провалится ли…

Солдаты вернулись — и в чужом, тихо шепчущем двигателем танке открылся люк, и из него вылез на броню солдат в каких-то огромных, черных очках на пол-лица и стал перекрикиваться с солдатами, которые ходили вперед.