Год Крысы. Видунья

— О-о-о! — разулыбался толстяк. — Тут такое творилось! Песни, пляски, костры до неба! За неделю готовиться начали. Бабы пряников напекли, девки венков наплели, все двери украсили. С каждого двора скинулись, купили двух коровенок — вот как ваши, старенькие, но бодренькие, — посадили на одну Болезнь, на другую Смерть и выгнали за ворота. Берите кто хотите, нам такого добра не надо!

Рыска хлебнула по-настоящему, побагровела и раскашлялась. Варенуха оказалась такой ядреной, будто до сих пор кипела.

— Ой, а мы не знали, — пролепетала девушка. — У нас такого праздника нет, вот и…

— Давай-давай, скажи ему, что привезла их имущество обратно. Он очень обрадуется.

Кормилец вопросительно глядел на девушку, ожидая конца фразы, и Рыска сбивчиво закончила:

— Жалко, что мы его пропустили!

— Ничего, — попытался утешить гостью толстяк, — вечером тут снова веселье будет, если останетесь, то даже гусляра послушаете…

— Нет, спасибо, мы спешим, — резковато ответил Жар, глядя на Рыскину рубаху, оттопыренную в неположенном месте. — Вот тучи разойдутся — и сразу в путь.

Кормилец не понял, что так огорчило гостей, но решил не навязываться и отошел.

— Альк!!!

— Ну и отбросы. — Крыс, нацелившийся на торчащую с краю баранью косточку, сморщился и отпрянул. Перебежал к Рыскиной миске.

— Кто нас этих коров уговорил взять, а?!

— Местные забобоны. Не обращайте внимания. — Альк уже деловито напихивался творожником.

— Ну да, целый поселок обращает, а мы — нет?!

— А сколько еще чужих праздников, обычаев и примет вы не знаете? В Саврии, например, пить без тоста — уступать его Сашию. А от него добрых пожеланий редко дождешься.

Рыска испуганно отставила кружку — и когда только успела выхлебать больше половины?

— Правда?!

— Если и так, дожила же ты как-то до сих пор.

— А может, именно оттого все мои беды!

— А может, оттого, что ты поутру не чешешь левой рукой правую пятку, как принято в каком-нибудь Мышином Углу? Успокойтесь. Я же обещал вам, что этих коров никто не хватится. И нам от них никакого вреда не будет, уверяю.

Жар, все еще ворча, придвинул отвергнутое крысой блюдо. Вид у него был заманчивый, а вот запах — вчерашний. Наверное, остатки праздничного угощения. Впрочем, парню доводилась едать «яства» и похуже, молодой здоровый желудок все перемалывал.

— Надо скорей отсюда убираться. А то дождь закончится, народ выползет на улицу, и кто-нибудь наверняка узнает этих проклятых коров.

Рыска, напротив, с непривычки осоловела от варенухи. И почему подвыпившие мужики начинают веселиться, петь песни, громко орать, а то и драться? Прикорнуть бы где-нибудь в уголочке на часок-другой…

Но друг был не на шутку встревожен и, торопливо дожевав мясо, подозвал хозяйку. Та с грустью отсчитала им шестнадцать сребров и несколько медек, которые парень великодушно оставил на столе — за расторопность.

— Может, господам плащи нужны? — с надеждой поинтересовался кормилец.

— Тащи, — благосклонно кивнул Жар, досадуя, что сам о них не подумал.

Пришлось расстаться еще с четырьмя сребрами: длинные темно-синие накидки с капюшонами выглядели простенько, но были пошиты из «щучьей кожи», насквозь промокающей только при стирке.

Пока собирались, дождь почти закончился — точнее, убежал вперед, за миновавшими поселок тучами по-прежнему тянулся серый занавес с прожилками молний.

— Знать бы еще, на какой что, — проворчал Жар, взбираясь на черно-белую корову.

— Я платье забыла! — спохватилась Рыска, оборачиваясь. Но вылезать из седла, в которое она только что с таким трудом забралась — и какой дурак придумал варить вино с травой?! — очень не хотелось.

— Так подхлестни корову, пока хозяева его не заметили и не принесли. — Альк нашел новое уютное местечко, на Рыскином плече под крышей капюшона. — Не придется позориться, признаваясь, что оно твое.

Девушка тронула поводья, но вовсе не в угоду крысу. Она и сама понимала, что платью пришел конец, вот только… Надо было хоть лоскуток оторвать на память о прежней жизни. Но возвращаться за этим уж точно стыдно.

Поселок друзья покинули через те же ворота, чтобы не ехать по улицам. Луг блестел лужами как заболоченный, в дорожных колеях весело журчали ручьи. Впрочем, они быстро обмелели, а под солнцем и высохли.