Год Мамонта

— Я не специалист по жабежбеж, — сказал Нико, — и от науки я вот уже три года, как отошел, но то, что обсуждаете здесь лично вы — просто детский лепет, основанный на заблуждениях. Жабежбежная жабежбеж открыта полвека назад! Возведение науки в культ, подмена религии наукой — давно в прошлом. Каждой образованной особи из плеяды… — Нико забыл, что такое плеяда. — Каждой образованной особи известно, что наука есть просто сфера деятельности, как искусство, агрикультура, и жабежбеж.

— Наука несет особям знание! — крикнул профессор, отчаиваясь. — Религия не дает народу того, что он хочет. Наука есть честь и заслуга народная и принадлежит всему народу, и освободит народ в конце концов! Наука есть главное народное достоинство, самое главное.

Нико не очень понял, о чем речь, но слова народ и достоинство вытащили из его памяти еще одну фразу какого-то драматурга, смысл которой был расплывчат, зато звучание — музыкально и хлестко.

— Преступления каждого отдельного народа, — провозгласил Нико, — настолько многочисленны и чудовищны, что говорить о достоинствах просто стыдно.

Фраза произвела впечатление. Аудитория молчала, осмысливая.

— Наука вовсе не религия! — крикнул профессор. — Это способ познавания Вселенной!

Нико приблизился к Лукреции и подал ей руку. Лукреция с достоинством встала.

— Ваше невежество позабавило бы меня, — сказал Нико, оборачиваясь к профессору, — если бы вы не навязывали его другим.

— Заткнись! — закричал профессор.

Зал засмеялся.

— Негодяй! — крикнул профессор, багровея.

Нико поднял руку, восстанавливая тишину.

— Рекомендую вам, — сказал он, обращаясь к профессору, — прочесть «Происхождение Видов». Автор — Велимир, кажется. Эта вещь даст вам начальное представление о том, что такое наука сегодня. Изложено популярным языком, трудностей при прочтении, надеюсь, не будет.

Он прошел к выходу, галантно поддерживая Лукрецию, под аплодисменты аудитории.

«Происхождение Видов» была одна из трех пьес Велимира, в которых славский автор опустился до откровенной порнографии. Нико посчитал, что никто здесь об этой пьесе не слышал, и был прав.

Несколько эльфов и эльфих, эльфих больше, выбежали за ними с восторженными лицами, но Нико быстро открыл дверь кареты, подсадил звонко смеющуюся Лукрецию, запрыгнул сам, и захлопнул дверь. Карета тронулась с места.

На этот раз они поехали за город на природу, к озерам и холмам. День выдался относительно теплый. Топая по опавшим листьям и поддерживая Лукрецию, Нико вдруг вспомнил о друге.

— Слушай, — сказал он. — А твой отец знаком с особью, в чьем ведомстве находится тюрьма?

— Настолько, насколько особь может быть знакома сама с собой, — ответила она замысловато, но Нико понял.

— Ага, — сказал Нико. — А ты бы не могла с ним поговорить?

— Терпеть не могу с ним говорить. О чем?

— Чтобы Бранта освободили.

— А, ты об этом. Вообще-то можно было бы, как-нибудь. Но он очень упрямый.

— Все равно, надо с ним говорить. Лучше бы сегодня.

Лукреция нахмурилась.

— Может завтра или послезавтра? Смотри, какой день хороший.

— Нет, — сказал Нико. — Сегодня.

— Ну вот. Как всегда, меня используют. Ничем ты от других не отличаешься.

— Отличаюсь, — сказал Нико. — На свете не так много особей, закончивших школу драконоборцев и участвовавших в войнах. А Брант — мой друг, и я обязан ему помочь.

— Хорошо, — сказала она. — Мы сейчас поедем, и я с ним поговорю. С моим отцом. Но за это ты должен будешь кое-что для меня сделать.

— Ты же знаешь, я для тебя на все готов.

— Ты должен будешь пойти со мной сегодня на одну вечеринку. Там будут почти все мои бывшие любовники, которые меня бросили. Чтобы они видели. Понял?

— Ну, конечно.

Нико подумал, что будет прекрасный случай подраться и показать, на что он способен.

Лукреция велела кучеру ехать в ратушу. Нико, перебирая в памяти события, зазевался и чуть не забыл подать ей руку, чтобы она села в карету, за что и был награжден злобным взглядом, на который он по обыкновению не обратил внимания.

Когда карета остановилась у ратуши, Лукреция сказала:

— Но ты запомни. Если ничего не получится, ты все равно ведешь меня на эту вечеринку.

— Раз обещал, значит, так и будет. Ниверийские воины — люди слова.

Пока она отсутствовала, Нико произнес перед кучером монолог о современной драматургии, о том, как сегодняшние драматурги любят пользоваться заготовками, натасканными из старых пьес и тысячу раз апробированными публикой, и как невежественна публика, которая этого всего не замечает. Кучер ничего не понял и решил, что новый любовник Лукреции просто очень скучный человек.

Через полчаса Лукреция вышла из здания с непроницаемым лицом. Нико помог ей влезть в карету.

— Ну? — спросил он.

— Может, ты как-то проявишь, ну, не знаю, уважение какое-то? Дашь мне понять, что ты со мной не потому, что меня можно использовать в твоих делах?

— Это как?

— Тебе лучше знать. Но один поцелуй, думаю, дела не испортит.

Нико поцеловал ее.

— Не так. Нужен настоящий поцелуй.

Нико поцеловал ее длинно. Она прижалась к нему и некоторое время они целовались. Наконец удовлетворенная степенью уважения к ней, Лукреция отстранилась и сказала: