Год Мамонта

И за Комодом пришли в Сейскую Темницу Фокс и компания, и с почестями и извинениями привезли его в особняк Фалкона, где его ждал совершенно потрясающий обед, который после трехдневной вынужденной диеты показался Комоду даже вкуснее, чем он на самом деле был. Фалкон сидел рядом с извиняющимся лицом и униженно просил прощения.

— Это просто была вспышка гнева, дружище, — говорил он. — Заговорщики несколько раз упомянули ваше имя, сказали, что вы их снабжаете деньгами и советами, а тут столько всего разного на нас навалилось. Простите меня, друг мой, простите.

Комод разжалобился и обнял Фалкона. Вся его, Комода, сознательная жизнь была посвящена Фалкону. Интересы Фалкона были его интересами. Он простил.

— Нужно ехать в Кникич, не так ли? — спросил он, нарезая глендис и утирая слезы умиления.

— Да, друг мой.

— На переговоры?

— Да, но начинать все сначала поздно.

— То есть, — сказал Комод, — нужно просто подкупать посланцев.

— Да.

— Двести тысяч, — прикинул Комод.

— Не мало ли?

— Артанцы — не славы, они скромнее, — заметил Комод.

Несколько человек явились к казначею с письмом от Фалкона о двухстах тысячах. Казначей открыл все потайные двери, отпер все сундуки, чтобы они удостоверились — государственная казна пуста. Фалкон, когда ему доложили об этом, пришел в неописуемую ярость и тут же написал приказ об аресте и казни целой трети ответственных за сбор налогов.

Сверились с хранившимися в ведомстве Хока письменными доносами. Фокс в сопровождении помощника явился в резиденцию купца по имени Куз, основного конкурента Боша. Личная охрана купца, не знавшая Фокса в лицо, осведомилась, назначена ли аудиенция. Фокс и его помощник нейтрализовали и связали четверых охранников и проследовали в кабинет купца.

Купец Куз, привыкший к подобострастному отношению со стороны потенциальных должников, выразил веселое сожаление, объяснив, что таких денег у него нет, и вообще нет наличных — весь капитал в обороте. Тогда помощник встал у двери в кабинет, а Фокс выволок купца из кресла через стол и некоторое время его бил, без особой страсти. Купец очень быстро признался, что в подвале дома имеется сундук с тремя или четырьмя сотнями тысяч золотых. Помощник связал купцу руки за спиной и, выведя из дому, посадил в карету, которая отправилась к Сейской Темнице, где, предполагалось, купец расскажет об остальных своих сбережениях, а также о заговоре против Рядилища, а Фокс и помощник, с помощью двух слуг купца, вынесли сундук из подвала и погрузили на козлы другой кареты, которая с охраной из двадцати конников и Комодом внутри тут же отправилась в Кникич.

В Кникиче Комод, страдая изжогой от местной еды, нанял себе маленький незаметный дом, в который Хок с помощниками стали приводить по ночам артанских воевод, отвечавших за действия войск Улегвича, выкрадывая их по одному и возвращая до наступления утра на место, напуганных и щедро одаренных. С воевод не требовали расписок, но воеводы прекрасно понимали, что если Комоду будет нужно, он просто передаст Улегвичу их имена, а уж Улегвич без всяких расписок установит факт предательства.

На следующем совещании с воеводами Улегвич уяснил, что, поскольку в данный момент Славланд сильнее Ниверии, удар следует наносить именно по Славланду. После взятия Висуа, Ниверия постарается сдаться сама, так будет напугана. В крайнем случае можно будет послать человек сто в Астафию, чтобы арестовали Фалкона.

И Улегвич решился. Под разными предлогами посланцев Кшиштофа выслали из Кникича обратно в Славию и через некоторое время огромное артанское войско выступило по северо-восточной дороге в направлении Висуа. В это время неожиданно началась поздняя славская осень. Она начиналась неожиданно каждый год, и даже сами славы не могли к ней привыкнуть. Единственная мощеная, цементом укрепленная большая дорога построена была недавно по инициативе мужа Забавы Ярислифа и шла от Висуа на юг к ниверийской границе. Остальные дороги размыло и развезло, и артанцы передвигались через топкое месиво медленно. Улегвич понял свою ошибку очень быстро. Он привык, что сезон дождей начинается незадолго до короткой артанской зимы, и решил, что в других странах дела обстоят примерно таким же образом. Теперь отступать обратно в Кникич было поздно и опасно — в лучшем случае это грозило частичной потерей доверия артанских воинов к их военачальнику, а в худшем — неправильной интерпретацией дождей как знамения Великого Рода.

Неожиданно Улегвичу повезло. На седьмой день перехода дожди прекратились и засияло солнце, и все последующие две недели на небе не было ни облачка. Дороги подсохли, и Улегвич с войском стал быстро продвигаться вглубь Славии.