Год Мамонта

Главнокомандующий дал приказ разворачиваться. Это был хитрый степной стратегический маневр. Сначала развернуться, чтобы враг перестал стрелять, а потом неожиданно снова развернуться и напасть на замешкавшегося врага.

Стрелять не перестали. Развернувшиеся не стали разворачиваться снова. Вместо этого они поскакали галопом обратно к стану, несмотря на не очень уверенные окрики командования.

К утру главнокомандующий попытался подсчитать потери. На морозном ветру потери показались ему катастрофическими. Из тысячного отряда, атаковавшего лес, вернулось несколько десятков воинов, многие пешком. Наступавшие же части потеряли столько, что об этом не хотелось даже думать.

Артанский князь, скрипя зубами от злости и неправдоподобности происходящего, думал, не послать ли кого на переговоры, но не было опыта — переговоры практиковались артанцами последний раз лет пятьдесят назад, по легенде.

Прошел день, и затем еще день, в полном бездействии.

А на третий день грянул настоящий славский мороз.

Лазутчики донесли Кшиштофу, что войско артанского князя убралось понуро восвояси. На всякий случай подождали еще день, и двинулись домой.

* * *

Переход занял три недели. Сначала были хвойные леса, потом хвойные леса в перемешку с березняками и замерзшими болотами. На привалах охотились.

Висуа, столица Славланда, встретила своих защитников со сдержанной зимней радостью. Впрочем, отметил Зигвард, хоть и сдержанная, радость была вполне искренняя, неподдельная.

Две сестры было у Кшиштофа — Услада и Забава. Услада вела светский образ жизни, а Забава забавлялась государственной деятельностью.

Вид города поразил Зигварда своей неправдоподобной смесью оригинальности и вторичности. Возвышающийся над центром Стефанский Храм был построен два столетия назад, в славском стиле — со множеством орнаментов, завитушек, украшений, ньюансов, и благолепностей. Со времен постройки многие благолепности потускнели, ньюансы приобрели общий вид, орнаменты пообтерлись, а завитушки частично осыпались, и все это придавало теперь пестрому некогда зданию вид строгий и величественный.

Вокруг стояли разных размеров и стилей здания. Мрамора на севере Славии не было, поэтому роскошь приходилось выражать другими средствами. Кирпичи преобладали резные, штукатурку красили в яркие цвета. Фасады нескольких зданий с колоннами, недавней постройки, явно скопированные с каких-то проэктов Зодчего Гора, были покрыты золотым листом.

Улицы преобладали широкие, просторные, и в большинстве мощеные, хоть и не очень добротно. Мосты через замерзшую реку Висуа сработаны были из гранита. Частично гранитом были облицованы набережные. Многие кабаки были без вывесок, и назначение помещений можно было определить только по степени запотения окон.

Половина всего этого архитектурного и топографического великолепия пребывала в плачевном состоянии. Тут и там брошенные дома чернели окнами. Многие окна жилых домов были завешены марлей, заменяющей стекло. Чугунные ограды некоторых особняков дали крен лет сто назад, и с тех пор ни у кого не нашлось времени, чтобы их выпрямить. Тут и там высились полуразвалившиеся постройки. Замерзшая грязь, припорошенная снегом, более или менее вписывалась в ландшафт и не пахла. Как все это выглядит летом, невозможно было себе представить.

Дворец правителя, мрачноватое двухэтажное здание на площади, был украшен коричнего-зеленым национальным флагом. Неужто его действительно построил Гор? Как-то не верилось.

Кшиштоф и Зигвард с отрядом телохранителей въехали под арку, спешились, сами привязали коней к крюкам, вделанным в колонны (зодчий крюки не планировал, они появились совсем недавно и еще не успели насквозь проржаветь), и ввалились в вестибюль. Неизвестно, какими способами волочили в Висуа в свое время мрамор, но пол вестибюля, по дурацкому обычаю, был мраморный. И холод во дворце был совершенно собачий.

— День добрый, Услада! — крикнул Кшиштоф.

Молодая женщина, крепко сложенная, начинающая полнеть, пронеслась через залу и бросилась на шею Кшиштофу.

— Сестренка, — сказал Кшиштоф из-под града поцелуев, — путники устали и нуждаются в бане, чистом белье, скромном ужине, и сочувствии.

— Я сейчас все сделаю, — сказала Услада глубоким красивым меццо и посмотрела на Зигварда. Тот подмигнул ей. Она зарумянилась и опустила глаза.

— Вот, позволь представить, — невозмутимо продолжал Кшиштоф, — друг мой Зигвард, прибыл недавно из Ниверии. Молод, учтив, манерам и наукам в заведении обучен.

— Очень приятно, — не поднимая глаз сообщила Услада и неожиданно присела в реверансе. Национальный славский наряд — прямое, как мешок, платье и пестрые сапожки на меху, совершенно не сочетались с этой манерой приветствия. Зигвард галантно поклонился, сняв подаренную Кшиштофом меховую шапку. Длинные белокурые волосы произвели такое впечатление на Усладу, что, забыв о приличиях, она некоторое время переминалась с ноги на ногу, а потом вдруг, не говоря ни слова, убежала.

— Как тебе интерьер? — спросил Кшиштоф.