Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области

В этот же день г-н Нуланс произнес одну из своих блестящих речей. Он говорил, конечно, по-французски, но стоявший за ним лейтенант Манжо, великолепно владевший русским языком, немедленно и с теми же интонациями, в красивом переводе, фраза за фразой, передавал эту речь аудитории.

Горячим приветствиям французского посланника не было конца.

«Мы можем заключить мир, но никогда, я ручаюсь вам, этот мир не будет заключен с большевиками», – говорил г-н Нуланс. Глубокую веру в наше дело вселял он этими словами.

Мое вступление в должность генерал-губернатора и командующего войсками совершилось фактически крайне просто.

Я пришел в комнату, в которой работал адмирал Виккорст, сел за его стол, побеседовал с Виккорстом еще раз – и остался один перед моей громадной задачей.

В первый же день мне пришлось принять не менее ста лиц, а в первом же заседании правительства выступить с программой организации армии.

Правительству я прежде всего доложил, что являюсь представителем старой школы и в деле организации военных сил буду, естественно, придерживаться тех методов, которые изучал всю мою жизнь и с которыми работал в двух пережитых мною кампаниях.

В основу моей работы я прежде всего положил:

1. Восстановление военной дисциплины на точных принципах существовавшего до революции устава.

2. Восстановление достоинства и отличий как начальников из офицеров, так и таковых из солдат.

3. Восстановление формы одежды обязательно единообразной и с погонами старого образца. Правительству мною было указано, что для офицерского состава погоны являются не только формой одежды, но и символом офицерского достоинства и чести.

4. Кроме того, я немедленно потребовал восстановления полностью статута ордена Св. Георгия.

Требования мои легко были приняты правительством, за исключением… погон! Как это ни странно, но эта часть офицерского обмундирования оказалась в центре борьбы левых и правых течений. Правительство предсказывало необычайные трудности и конфликты с солдатами и даже с населением. Я был непреклонен и принятие моих требований поставил как условие немедленного моего отъезда или, в утвердительном случае, начала моей работы в области.

Положение в смысле настроений в мобилизованном полку было настолько острое, что правительство решило уступить, и это было для меня первой победой над слабостью духа, которая была так присуща деятелям эпохи керенщины.

На другой же день были объявлены соответствующие указы Временного правительства Северной области, сразу обратившие ко мне симпатии родных мне офицерских кругов, униженных в своем достоинстве и не находивших себе места, не зная, что с собой делать.

Надо было начинать дело, поставив прежде всего основу формирований, т. е. офицерский корпус, в привычные ему условия дисциплины и должного положения в рядах союзников.

В городе каждый день происходили офицерские драки. Комендантское управление было бессильно и лишь подробно доносило мне о всех скандалах, происшедших ночью, с указанием увечий и побоев.

Чтобы положить этому предел, я объявил приказ о немедленной регистрации всего офицерского состава, с проверкой всех документов, доказывающих право данного лица на офицерское звание.

Мною была учреждена особая комиссия с привлечением в нее представителей и военных, и гражданских, с участием сыска и контрразведки.

Громадная работа этой комиссии дала мне возможность уже в течение двух недель отдать себе отчет в тех силах, которыми я располагаю.

По памяти я могу восстановить, что регистрация дала мне цифру около 2000 человек, с чинами морского ведомства и военными чиновниками, учитывая в этом числе все школы, находящиеся в Архангельске.

Из этого числа собственно офицеров, пригодных для формирования войсковых частей, было около 1000 человек.

Для прекращения скандалов я учредил гауптвахту и коменданту, полковнику Трагеру, предложил усилить его управление комендантскими адъютантами в каком угодно размере. В этом именно направлении нужно было действовать железною рукою и даже без «бархатной перчатки». Должность комендантских адъютантов была «одиозной». Это отвратительное слово, изобретенное революцией, как раз соответствовало положению. Офицерский состав настолько был «тронут», что должности военно-полицейского порядка были даже и небезопасны для лиц, их отправляющих.

Затем надо было немедленно ставить на ноги военную юстицию. Военных юристов в области не было, и потому легко представить себе те затруднения, которые я встретил на этом пути.

К счастью моему и благодаря компетентным советам С.Н. Городецкого я нашел себе опытного помощника в лице представителя местной прокуратуры, г-на Бидо, взявшего на себя громадный труд по организации военно-судебного ведомства в крае. Совершенно откровенно заявляя о своей неподготовленности к работе по военному ведомству, г-н Бидо героически согласился на этот подвиг, невзирая на отсутствие достойных и компетентных сотрудников[3].