Год некроманта. Ворон и ветвь

Как же я раньше не заметил, какие темные у нее глаза? Темно-зеленые, как мох, выросший в глубине леса без солнечных лучей. Только глаза и темнеют на бледном лице, озаренном ясной невинной улыбкой. Я никак не должен, просто не могу разглядеть ее глаза с такого расстояния, но вижу даже блики в зрачках. Они будто крючок, что впился в сердце и держит несильной тягучей болью. Что будет, если она потянет сильнее?

— Речи твои учтивы, — звонко откликается она, — но железо на поясе холодно и сурово. Неужели ты боишься меня, юноша?

— Да, госпожа, — бесстрастно говорю я. — Не столько боюсь, сколько опасаюсь. И разве я не прав?

Она смеется так холодно и звонко, что у меня зубы ломит, как от родниковой воды. Смех рассыпается по церкви хрустальными бубенчиками — прозрачными, сияющими, лишенными тени жизни. Опирается подбородком на кисть руки, вглядываясь, и по моей спине ползет холод. Ее глаза безумны и пусты, а темно-зеленый мох растет на выбеленных временем костях, и стоит присмотреться — сквозь бархатистую нежность зияет остов.

— Умный юноша, — повторяет она нараспев, покачивая ногой в маленьком башмачке. — Умный и учтивый… Не бойся: печати на твоей душе не снять даже мне. О, это тяжелые печати, куда тяжелее железа на поясе твоего спутника. Что же он не приветствует меня?

Она переводит взгляд на Виннара, и мне даже дышать становится легче. Ну, и как снять ее оттуда? Ножом не докинуть, да и бесполезно: она его поймает легче, чем я — мяч, брошенный ребенком. Лука тоже нет, а пока сотворю заклятье… И где в этой свалке тел наемники и дама Изоль? Я обвожу взглядом застывшие тела, белые лица, колодцы взглядов.

— Ясных звезд вам, госпожа, — хрипловато откликается из-за моего плеча северянин.

— Неучтиво разговаривать, опустив глаза, — невинно улыбается она. — Или ты тоже опасаешься меня, большой воин из холодных земель?

— Нет, госпожа. Я вас просто боюсь, — слышится усмешка в голосе Виннара. — Простите на неучтивом слове…

— Кажется, кровь вашего племени стала холоднее железа и жидкой, словно морская вода, — презрительно говорит она и облизывает губы остреньким язычком. — Как мудро и трусливо… Зачем же вы пришли сюда?

— Думается, госпожа, это нам стоит спросить, какая нужда привела вас на земли людей, — негромко говорю я. — Это дом чужого для вас бога, и здесь не рады тем, кто пришел с войной.

— Война? — удивляется она, и брови на маленьком личике недоуменно изгибаются. — Кто говорит о войне, юный ведун? Я лишь пришла за своим. Или бог этих земель не знает закона долга и платежа? Или он благоволит клятвопреступникам? И какое дело тебе до бога, чьими путями ты не ходишь?

— Никакого, госпожа, — подтверждаю я, надеясь, что Виннар осматривает церковь, а не любуется прелестями Темной Девы. — И мне здесь рады не больше, чем вам. Но кто из этих людей нанес вам обиду, достойную такой кары? Чем они провинились?

— Своей кровью, ведун, — резко и холодно падают в темноту церкви звонкие слова. — Все вы проклятое племя трусов и клятвопреступников. Ваша кровь воняет страхом и жадностью, ваши души источают пропитавшую их грязь. Не вам ждать милосердия иного и большего, чем нож мясника, ибо вы скот богов и добыча сильного.

— Так ли это, госпожа? — тихо спрашиваю я. — Не мне говорить вам, чье племя бежало от трусов и поныне прячется в холмах. И разве вы подарили свою любовь грязному скоту? Клятвопреступнику — может…

Где же наемники и девчонка? Поднимать умертвия бесполезно, ни один труп не заберется по этой стреле достаточно высоко. Ударить ее чистой силой? Нельзя. Я знаю силу флейты, что сжимают маленькие пальчики: убью ланон ши — и все, кто в церкви, последуют за ней в смертный мрак, скованные силой ее песни. Проклятье… Нет смысла вытаскивать из церкви тела, пока души в чужой власти.

— Как ты смеешь, — по-змеиному шипит она, сверкая темной зеленью зрачков. — Ты, ни в жизни, ни в смерти не владеющий клочьями собственной души?!

Рука Виннара ложится мне на плечо, слегка сжимая его, а потом северянин с силой проводит пальцами на себя. Ага, слева, значит… Не подавая вида, я тянусь туда силой. Один есть! Бывший весельчак Рори сидит у самой стены, пытаясь укрыть плащом скорчившуюся на его коленях девчонку в простом суконном платье: из-под полы плаща вьется тускло-русая коса. Где же второй?

— Не вам судить меня, госпожа, — бесстрастно и скучно отзываюсь я кровопийце. — Говорите, что пришли за своим? Но кто здесь ваш? Кто дал вам клятву и не сдержал ее?

«Кто такой дурак?» — хочется добавить мне. И неужели Темная Дева взглянула на одного из деревенских увальней? Мне нужно найти еще двоих… И уговорить ланон ши отпустить их. Как?

За окном шум, в церкви темнеет, как в сумерки, но это вороны вьются вокруг, тучей поднявшись с голых веток, потом так же разом снова облепляют деревья. Ланон ши хмурится, но молчит. Почему она молчит?

— Госпожа, — говорю, ухитряясь глядеть мимо темно-зеленых омутов глаз, — я вам не враг. Вы хотите забрать человека, одного человека, верно? Я найду его для вас. А вы отпустите этих людей.