Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

Веки вора сонно смежились, нос завел томные иберрские рулады… Брат Нобель деловито прикончил остатки спиртного и попытался свернуться калачиком на каминном коврике.

Тут мозг дона Текило, хоть и травмированный комодом, посетила Дельная Мысль.

- Гномы! – заорал иберрец, внезапно пробуждаясь.

- Чего? где? кто? – не понял Нобель.

- Что ты только что говорил о гномах? – затряс монаха вор. Поднял за шиворот рясы. Пошлепал по щекам, чтоб тот быстрей проснулся. – Говори!

- Гномы… обыкновенные такие, по подземелью бегали… Отец Гильдебран потому и запретил нам пить, что мы вместо прыгающих гоблинов и раздевающихся селянок начали гномов видеть… А откуда здесь гномам взяться? – с пьяной последовательностью размышлял брат Нобель, - только из соседнего измерения…

- Какие гномы?!! – заорал абсолютно, как кристалл, трезвый дон Текило.

- Обыкновенные гномы. Только немного рыжие…

Дон Текило выпустил из рук рясу, и брат Нобель с сухим гулким стуком рухнул обратно на пол.

- Спокойно, - приказал сам себе иберрец. – Не стоит паниковать раньше времени.

Тут раздался громкий, настойчивый стук в дверь. Прежде, чем дон Текило успел добежать до усиленной бронзовыми засовами дубовой дверцы в Башню, там уже появилась Ядвига.

Дон вор, бросаясь в ближайшее укрытие, крикнул: «Дорогая! Поберегись!», но отстранить от возможной опасности шуструю донну уже не успевал. Заскучавший без погони и охоты охранный артефакт набросилась на посетителей магова жилища как и должна была наброситься кошка на долгожданную мышь.

- Простите, - послышался незнакомый голос с порога. Дон Текило, забравшийся под мраморную столешницу, поддерживаемую выводком мраморных обезьянок, весь обратился во слух. – Простите, сударыня, что нарушаю ваш покой в столь неурочный час…

- Нет-нет, что вы, - мурлыкнула Ядвига, тая от счастья и просто пожирая глазами новоприбывшего. Тот, видимо, не привык к такому приему, потому что начал запинаться:

- Я, знаете ли…

- Знаю, - положила Ядвига с нежностью лап… ладошку на плечо незваного гостя, чтобы быть поближе коготками к его сонной артерии,  – Вы вор.

- О, нет! – воскликнул незнакомец. – Напротив!

- Где? – не поняла Ядвига. И заглянула за спину непрошенного визитера.

Там, к немалому удивлению подсматривающих из-за двери в подвал монахов и к полному душевного трепету отважившегося выглянуть в окно дона, обнаружились три-четыре десятка крестьян с вилами, серпами и дубинами. И десяток верховых с короткими пиками – точь-в-точь такими, которые были приняты на вооружение в армии короля Иберры.

- Я судебный пристав Ломас, - терпеливо объяснил нежеланный гость. – У меня ордер на арест нарушителя спокойствия королевства Кавладор – некоего дона Текило Альтиста, и я требую его немедленной выдачи…

Спустя два удара сердца Ядвига с грохотом захлопнула дверь. Спешно задвинула все засовы, навесила замки. Подперла дверь собственной спиной.

Выглянувший на стук  отец Гильдебран  с сочувствием покачал головой.

Спустя несколько минут, перенасыщенных топтанием под Башенными стенами, разбилось окно в кухне. Ядвига бросилась туда, спешно перекидываясь в рысь. Успела она в последний момент – в кухню уже пролезал один из добровольных помощников судебного пристава. Бедняга кряхтел, застряв в слишком узком оконном проеме, рама трещала… Увидев разъяренную дикую кошку, разряженную  в просторный балахон с неровной вышивкой пьяными крестиками по вороту и подолу, крестьянин заорал и сам собой выпал из Башни наружу.

- Эй! Кто-нибудь! – раздался голос судебного пристава под окнами гостиной. Дон Текило инстинктивно сжался, притворяясь мраморным приматом. – Сударыня! – продолжал выкликать Ломас. – Сударыня, выслушайте меня!

Рысь-Ядвига грозно зарычала, оскалилась, запрыгнула на подоконник и послала пристава на все семнадцать сторон света. К сожалению, на своем, рысьем. Так что слуга Закона ни слова не понял, не угомонился, а всего лишь ойкнул, охнул, призвал помощников к порядку… и окно гостиной звонко рассыпалось от удара стрелы.

Ядвига отшатнулась.

Стрела вонзилась глубоко в пол буквально в десятке дюймов от пришипившегося дона Текило. Иберрец почесал лысинку.

В глубине души дон Текило не любил войн. Драки – совсем другое дело; иберрец никогда не отказывал себе в удовольствии помахать кулаками, выбить сопернику пару клыков или там пересчитать лишние ребра. Звенеть мечами – особенно с мужьями прелестниц, не вовремя возвращающимися домой, - умел. Не сказать, что очень любил – но умел не хуже прочих. А вот воевать – нет. Не его это, дона Текило, призвание.

На войне дон Текило успел побывать в щенячьем возрасте, лет этак в шестнадцать, и уверился в том, что это очень, очень глупое занятие.  В тот год Иберра в очередной раз выясняла отношения с Эль-Джаладским эмиратом, включавшие, помимо всего прочего, вопрос о восточных провинциях, от Перуэллы на севере до Аль-Миридо на южном побережье. Дон Текило честно оттрубил в королевском войске полтора года, после чего раз и навсегда завязал с военной карьерой.