Год Оракула

Один из сидящих бросил шампур на землю, хмуро глядя на предводителя. Тот несколько секунд выдержал его взгляд, потом нагнулся и поднял с земли брошенный шампур, кое-как его отряхнул и откусил кусок мяса, запив его долгим глотком из меха.

Вождь размышлял. Он думал о своей мощи – о людях, которых может собрать для своего дела по первому слову, и, что еще важнее – о Мече Божием, спрятанном глубоко в ущелье. Он думал, что это будет значить – собрать всю свою армию, и думал, что будет значить для него поражение. Время. Как и во многом другом, важнее всего было точно выбрать время.

Вдруг ни с того ни с сего крест на мечети в Уте мигнул и погас, а с ним и все огни города. Если бы не огоньки печей, кое-где мерцающие между зданиями, можно было бы подумать, что весь город исчез с лица земли.

Вождь и его отряд вскочили на ноги. Отключения были в Уте привычными, но обычно лишь небольшая часть города погружалась во тьму. Такая полная тьма обозначала более масштабную катастрофу. А может быть, представившуюся возможность.

Зеркальный город в воде пропал, поглощенный чернотой.

Вождь секунду смотрел на темный город, потом поднял голову к звездам и выкрикнул слова, провозглашающие войну.

Глава 26

У Стаффмена болели руки, боль поднималась по сухожилиям почти до локтей. Ничего ему так не хотелось, как прекратить печатать, сунуть руки в горячую воду и влить в глотку полфлакона ибупрофена. Но каждый раз, когда он на секунду приостанавливался, его ботнет отключал очередной сегмент мировых электросетей. Каждое такое отключение означало уменьшение числа компьютеров, взламывающих защиту Оракула, а это означало еще более долгую работу измученных рук, старающихся сдержать вирус.

Он покосился на экран справа, со строкой состояния. Девяносто девять процентов, и работа идет.

Почти четыре часа ушло на прогрызание защиты Оракула. Вопреки усилиям Стаффмена карта мира на мониторе была более чем наполовину черна, остальная половина, кроваво-красная, светилась будто горящими углями пожара, почти уничтожившего себя. Все американское восточное побережье было темным, а с ним и Южная Америка, Австралия, участки Африки. Удавалось сохранять приличную часть Азии, США и Европы с сильным сосредоточением компьютерных мощностей. Потеря Африки была досадной, но допустимой – в одном только Сан-Франциско процессоров было больше, чем там на всем континенте.

Тренер сидела слева от Стаффмена. Они оба мало говорили за последние часы. В начале работы она предлагала ему помощь какую могла – подать воды (хотя за десять секунд, которые он потратил на питье, погасли все огни Бразилии) или напоминала, какая у него будет неограниченная свобода с деньгами, которые он получит за имя Оракула. Но потом она затихла и только смотрела на битву.

А Стаффмену, как ни пытался он сосредоточиться на работе, на ум приходили все новые последствия прорыва вируса на свободу.

Исследовательские проекты, прерванные в процессе важных вычислений, которые придется начинать с нуля, один бог знает сколько денег и времени стоящие.

Серьезные хирургические операции почти всегда выполняются с помощью компьютеров, и если только врачи не окажутся невероятно умелыми, люди будут умирать на столах, потому что больничные машины отвлекутся на проект Стаффмена.

У правительств резко сократится возможность слежения за обстановкой и вместе с ней – возможность связи с военными. Некоторые решат, что на них напали, и ответят соответственно.

И его острый ум не мог перестать прикидывать, сколько же человек он убил одним нажатием кнопки.

– Готово, – сказала Тренер.

Строка состояния на правом мониторе дошла до ста процентов и исчезла, сменившись командной строкой с мигающим курсором.

– Слава богу, – севшим голосом сказал Стаффмен.