Год потопа

Пока больше ничего не происходило, так что я позвонила Аманде на мобильник. Но она не ответила. Может, спит – лежит там у себя, в пустыне Висконсин, завернувшись в спальный мешок. А может, сидит у костра, и два текс-мекса играют ей на гитаре и поют, и Аманда тоже поет, потому что она ведь знает ихний язык. Может, над ними висит полная луна, а вдали воют койоты, совсем как в старом фильме. Во всяком случае, я на это надеялась.

25

Когда Аманда поселилась у меня, многое в моей жизни изменилось. А потом изменилось еще раз в Неделю святого Юэлла, когда мне было почти тринадцать лет. Аманда была старше: у нее уже выросли настоящие сиськи. Ужасно странно, когда так меряешь время.

В тот год мы с Амандой – и Бернис тоже – должны были присоединиться к старшим детям и пойти на урок Зеба: он должен был рассказать нам про отношения хищника и жертвы, а мы потом – съесть мясо настоящей жертвы. Я смутно помнила, как ела мясо – давным-давно, когда мы жили в охраняемом поселке «Здравайзера». Но вертоградари не терпели мясоедения, кроме исключительных ситуаций, и меня тошнило при мысли о том, чтобы сунуть в рот кусок чьей-то мышцы с сухожилиями и кровью, а потом пропихнуть его в желудок. Но я поклялась, что меня не стошнит на уроке, чтобы не опозориться и не поставить Зеба в неловкое положение.

За Аманду я не беспокоилась. Она привыкла есть мясо, она его тыщу раз ела. Она при любой возможности воровала секрет-бургеры. Так что она и прожует, и проглотит как ни в чем не бывало.

В понедельник на Неделе святого Юэлла мы оделись в чистое – точнее, во вчерашнее чистое, – и я заплела Аманде косы, а она заплела мои. Зеб называл это «характерным для приматов исканием друг у друга в голове».

Мы слышали, как Зеб поет в ду́ше:

Всем начхать,
Всем начхать –
Ничего и не сказать –
Так как всем начхать!

Теперь его утренние распевы действовали на меня успокоительно. Они означали, что все идет как обычно – во всяком случае, сегодня.

Люцерна, как правило, вставала только после нашего ухода – отчасти для того, чтобы не пересекаться с Амандой. Но в то утро она была на кухне, в темном платье, какие носили все женщины вертоградарей, и, более того, готовила завтрак. В последнее время она стала чаще совершать такие подвиги. И поддерживать в квартире чуть больший порядок. Она даже вырастила на подоконнике в горшке чахлый помидорный куст. Наверное, старалась навести уют для Зеба, хотя они стали чаще ссориться. Они нас выгоняли, когда ссорились, но мы все равно подслушивали.

Ссорились они из-за того, где находится Зеб, когда он не с Люцерной. Он говорил, что работает. И еще он говорил: «Не напирай». И: «Тебе незачем это знать, для твоего же блага».

– У тебя кто-то есть! – кричала Люцерна. – От тебя разит чужой сукой!

– Ух ты, – шепотом замечала Аманда, – ну твоя мать и ругается.

И я не знала, то ли мне гордиться, то ли стыдиться.

– Ничего подобного, – устало отвечал Зеб. – У меня есть ты, зачем мне другие женщины?

– Врешь!

– О Господи Исусе на вертолете! Отвяжись наконец.

Зеб, капая на пол, вышел из душевого отсека. Я увидела шрам, где Зеба порезали – давно, когда мне было десять лет. У меня мурашки пробежали по спине.

– Как вы, мои маленькие плебокрыски? – спросил он, ухмыляясь, как тролль.

– Большие плебокрыски, – мило улыбнулась Аманда.

На завтрак была каша из жареных черных бобов и голубиные яйца всмятку.

– Очень вкусно, дорогая, – сказал Зеб Люцерне.

Я не могла не признать, что завтрак действительно неплохой, хотя готовила его Люцерна.

Она улыбнулась – слащаво, как обычно.

– Я хотела накормить тебя как следует, – сказала она. – Учитывая, что́ ты будешь есть всю остальную неделю. Старые корни и мышей, надо полагать.

– Кролика на вертеле, – ответил Зеб. – Я их десять штук могу съесть, с гарниром из мышей, а на десерт – слизняков, жаренных во фритюре.

Он взглянул на нас с Амандой и ухмыльнулся: нарочно хотел, чтобы нас затошнило.

– Звучит неплохо, – отозвалась Аманда.

– Ты чудовище! – воскликнула Люцерна, сделав большие круглые глаза.

– Жаль только, что к этому пива не дадут, – сказал Зеб. – Пойдем с нами, девочка, ты украсишь наше общество.

– Нет, спасибо, я лучше дома посижу.

– Ты с нами не идешь? – спросила я.

Обычно на Неделе святого Юэлла Люцерна увязывалась за всеми в лес – набирала для виду пучок сорняков, жаловалась на комаров и следила за Зебом. Сегодня я не хотела, чтобы она шла с нами, но в то же время хотелось, чтобы все было как всегда, потому что у меня было предчувствие, что скоро снова все изменится. Как тогда, когда меня выдернули из охраняемого поселка «Здравайзера». Это было просто ощущение, но оно мне не нравилось. Я привыкла к вертоградарям, мой дом теперь был здесь.

– Не могу. У меня мигрень. – У нее и вчера тоже была мигрень. – Я сейчас опять лягу.

– Я попрошу Тоби заглянуть, – сказал Зеб. – Или Пилар. Чтобы у моей девочки головка не бо-бо.

– Правда? – Страдальческая улыбка.

– Не проблема, – сказал Зеб.