Год потопа

Адам Первый призвал добровольцев приютить у себя жильцов «Буэнависты», внезапно оставшихся без крова. Адам Первый сказал, что они не могут туда вернуться, потому что «Буэнависта» теперь кишит людьми из ККБ и все вещи, которые там остались, можно считать потерянными.

– Если бы дом горел, вы не побежали бы туда ради спасения нескольких безделушек, – сказал он. – Так Господь испытывает нас на непривязанность к царству бесполезных иллюзий.

Вертоградарям не полагалось расстраиваться из-за потери вещей: все свои материальные ценности они восторгали из мусорных контейнеров и со свалок, так что теоретически всегда могли восторгнуть новые. Тем не менее кто-то оплакивал хрустальный бокал, а кто-то поднял необъяснимый шум из-за сломанной вафельницы, что была дорога как память.

Затем Адам Первый попросил всех присутствующих не говорить о Бэрте и «Буэнависте», а особенно о ККБ.

– Возможно, что враги нас подслушивают, – сказал он.

Он это все чаще повторял в последнее время; Тоби иногда задумывалась, не параноик ли он.

– Нуэла, Тоби, – сказал он, пока все остальные уходили, – можно вас на минуту?

Зебу же он сказал:

– Ты бы не мог пойти туда и проверить? Хотя, скорее всего, мы ничего не можем сделать.

– Ни хрена не можем, – жизнерадостно отозвался Зеб. – Но я гляну.

– Оденься как житель плебсвилля, – сказал Адам Первый.

Зеб кивнул.

– Да, в солнцебайкерское.

Он пошел к пожарной лестнице.

– Нуэла, дорогая, – сказал Адам Первый, – ты не могла бы пролить свет? На то, что сказала Ивона относительно тебя и Бэрта?

Нуэла зашмыгала носом.

– Понятия не имею, – сказала она. – Это такая гадкая ложь! Так неуважительно! Так больно! Как она могла такое подумать про меня и… и Адама Тринадцатого?

«Подумать-то совсем нетрудно, особенно глядя на то, как ты трешься о чужие брюки», – мысленно заметила Тоби. Нуэла флиртовала со всеми существами мужского пола. Но ведь Ивона была «под паром» во время этого флирта. Тогда что могло возбудить ее подозрения?

– Никто из нас этому не верит, дорогая, – сказал Адам Первый. – Должно быть, Ивоне нашептал какой-нибудь сплетник… может быть, даже агент-провокатор, засланный врагами, чтобы посеять меж нами раздор. Я спрошу привратников «Буэнависты», не было ли у Ивоны в последние дни необычных гостей. А теперь, Нуэла, милая, осуши слезы и ступай в швейную. Нашим братьям и сестрам, оставшимся без крова, понадобится множество швейных изделий – например, одеял, а я знаю, что ты всегда рада помочь.

– Спасибо! – благодарно воскликнула Нуэла.

Она бросила ему взгляд, который говорил: «Только ты меня понимаешь!», и поспешила к пожарной лестнице.

– Тоби, дорогая, загляни в свое сердце – не готова ли ты взять на себя обязанности Бэрта? – спросил Адам Первый, как только Нуэла ушла. – «Ботанику садовых растений», «Съедобные сорняки». Мы, конечно, сделаем тебя Евой. Я давно уже намеревался, но Пилар так ценила твою помощь, и мне кажется, ты с радостью выполняла эту работу. Я не хотел отбирать тебя у Пилар.

Тоби подумала.

– Это большая честь, – наконец сказала она. – Но я не могу ее принять. Стать полноправной Евой… это будет лицемерие с моей стороны.

Как она ни старалась, ей так и не удалось повторить момент просветления, которого она достигла в первый день у вертоградарей. Она пробовала пребывание в затворе, неделю уединения, всенощные бдения, принимала все положенные грибы и эликсиры, но никакие особые откровения ее не посещали. Видения были, да, но бессмысленные. Может, конечно, у них и был какой-то смысл, но Тоби не удалось его разгадать.

– Лицемерие? – спросил Адам Первый, морща лоб. – Это почему?

Тоби очень тщательно выбрала слова: она не хотела его обидеть.

– Я не уверена, что полностью принимаю все учение вертоградарей.

Это было очень мягко сказано: на самом деле она почти ни во что из их учения не верила.

– В некоторых религиях вера предшествует деянию, – сказал Адам Первый. – А в нашей деяние предшествует вере. Ты ведешь себя так, как если бы верила. «Как если бы» – эти три слова для нас очень важны. Продолжай жить в соответствии с ними, и вера придет к тебе в свое время.

– На одной надежде жить тяжело, – сказала Тоби. – Само собой разумеется, что Ева должна быть…

Адам Первый вздохнул.

– Не следует слишком многого ожидать от веры, – сказал он. – Человеческое разумение несовершенно, и мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно[18]. Любая религия – тень Бога. Но тень Бога – это еще не Бог.

– Я не хочу подавать плохой пример, – возразила Тоби. – Дети чувствуют фальшь – они увидят, что я только притворяюсь. Это может повредить делу.

– Твои сомнения лишь подтверждают мою правоту, – сказал Адам Первый. – Они доказывают, какой ты надежный человек. На каждое «нет» найдется свое «да»! Ты сделаешь для меня одну вещь?

– Какую? – подозрительно спросила Тоби.

Она не хотела брать на себя обязанности Евы и тем самым отрезать себе пути к отступлению. Она хотела быть свободной, если вдруг понадобится бежать.

Я просто отбывала время, подумала она. Пользовалась их добротой. Фальшивка.